Цветы корицы, аромат сливы
Шрифт:
Ребенок, веселясь, твердил это уже долгое время. Наверное, это, вместе с музыкой из залы, было последним, что слышал перед смертью Аоки.
Хотелось бы написать, что его смерть бросила отсвет героизма на всю нашу миссию, но, не в силах даже предположить, какие внутренние причины подвигли господина цукимоно-судзи на этот поступок, я откладываю кисть. Отказ от жизни в преддверии возрождения великой Японии, у самых врат победы можно ли назвать образцом преданности и служения, я не знаю».
– Черт побери, его смерть действительно бросила отсвет добродетели на весь их гадюшник, – сказал Сюэли. – Только они не поняли, какой это был образец преданности и служения.
«Умываясь
Пока мы, столпившись вокруг него, накрывали останки и уговаривались о том, как лучше перенести их в машину, доктор Накао Рюити оставался единственным, кто ничуть не потерял присутствия духа и занимался только театром. Прежде всего, сразу после спектакля, он подошел к Ли Сяо-яо и с приличествующими извинениями защелкнул на нем золотые наручники. „Как только в окружающем нас мире произойдут заданные изменения, я мгновенно освобожу вас, господин Ли“. Он велел четверым солдатам не спускать с театра глаз, сложить все, что относилось к постановке, обратно в сундук, и охранять его так, чтобы никто не мог приблизиться, вытащить, подменить или испортить какую-нибудь часть театра. Господин Ли принял все эти предосторожности совершенно спокойно и согласился, что все они необходимы. Увидев тело господина Аоки, встревожился чрезвычайно, присел возле на корточки, стараясь уяснить себе, что с ним, и плакал от жалости. Мы, японская сторона, приняли его смерть более мужественно и хладнокровно, понимая, что свершилось нечто должное.
До самого полудня следующего дня доктор Накао просидел, прикрыв глаза, в медитации. Я составлял радиограммы в Токио и Нагою и узнал нечто, от чего у меня зашевелились волосы на голове: мне сообщили, что в тот самый час, когда господин Аоки покончил с собою здесь, в Ляньхуа, лисы при храме у него дома, в Нагое, все как одна подняли морды к небу и завыли. Невольно поверишь, что они раньше людей узнали о его кончине.
В полдень Накао вывел из состояния медитации полковник Кавасаки Тацуо. Он подошел, потряс его за плечо и спросил:
– Откуда вы знали, что капитан Ивахара погибнет во время этой операции? Он действительно убит. Но вы предвидели это. Я помню, вы говорили на заседании штаба что-то вроде „клочок земли, который Ивахара будет защищать ценой собственной жизни“.
От тряски из-за пазухи у Накао выпала лапка каппы. Он открыл глаза, протянул руку и подобрал ее.
– Я… ничего не знал, – медленно сказал он. – Впрочем, я гадал… и начертал стихи… Впрочем, эти стихи… вам не понравятся.
Сломана кукла-солдат – Не починить. Спит за пазухой у Ивахары.– Я не вижу, почему если что-то сломанное лежит за пазухой у Ивахары, он должен погибнуть, – сказал полковник.
Накао видел.
– Потому что кукла может спать за пазухой у Ивахары, только если сам Ивахара… тоже спит, – отвечал он.
– Ну, это… неочевидно, – сказал полковник.
– Оккультисту очевидно, – возразил Накао Рюити.
Тут он резко встал с пола.
– Нельзя трясти за плечо, когда выводишь из медитации, – это грубо. Выводить надо вежливо, тихо, – сказал он.
Через мгновенье его отчетливый голос звучал по всему двору. Взревели моторы, его группа выехала на проверку, я с разрешения полковника присоединился к ней.
На рынке, возле каких-то ярких тигров из папье-маше, была собрана следующая информация:
Старый Цао во время обычной прогулки по
– Хлопковое дерево, му мянь, чрезвычайно трудно спутать с кленом, потому что оно меньше всего похоже на клен, – сказал доктор Накао. – Вчера здесь было именно оно.
На земле под деревом валялись три или четыре сухие коробочки из-под плодов хлопкового дерева.
Само дерево возле усадьбы Цао все же было огромным кленом.
Когда мы стояли под ним, один из нас – кажется, Накадзима, – заметил, что наступило время покончить все дела с бывшим хранителем театра. Доктор Накао ответил довольно резко, что теперь нам следует расплатиться с Ли Сяо-яо, отдав ему абсолютно все золото и серебро, по инструкции, так как существует правило, по которому Императорский театр теней не полагается отнимать силой. Он прибавил, что в противном случае никому не гарантирует жизни. „Мы имеем дело с самым эффективным оружием на земле, принцип действия которого неизвестен“, – сказал он. Вернувшись под кров Ли Сяо-яо, он сдернул с него золотые наручники, не глядя кинул их в ящик поверх золотых слитков, повернулся и вышел. Наши люди погрузили театр. Орудия грохотали все ближе. Идзуми и Кентаро больше не могли держать рубеж, нужно было убираться из Ляньхуа».
Примерно полтора или два часа Сюэли рассказывал все это Леше.
– То есть что получается? – спросил тот.
– Ну, получается, что мой дедушка – предатель.
– Так, ну, предатель. Плохо. Но ты не можешь же отвечать за все вообще на свете зло?
– Нет-нет, я… отвечаю. Но… у меня есть большие сомнения. Японцы… Это взгляд японской стороны!
– Так, и что?
– Так, понимаешь, пьеса, которую дедушка поставил за два дня и разыграл перед японцами для демонстрации мощности театра, называлась «Цветы корицы, запах сливы».
– Ну, и…? Мне лотос, слива, персик – все едино. Какая-то… не то букет, не то жрачка.
– Само это выражение – «цветы корицы, запах сливы» – означает «обман».
– Круто. Но… там переводчики были, у японцев.
– Это старинное, редкое выражение. Не все его знают.
– В самурайском изложении все-таки история закончилась тем, что им обломился волшебный супер-театр.
– Да-да, сейчас – обломился. Обломок у меня в кармане, – Сюэли полез в карман ветровки. – Точно нужно найти эту московскую школу с китайским языком, найти этих детей и узнать, откуда у них вещь. Была. Потому что я ее конфискую. Не хотел я, если честно, разрабатывать это… рудное месторождение.
– Пугать детей, трясти за шиворот? Кстати, может быть полный тупик. Например, блошиный рынок в Измайлово.
– Подожди. У меня простая мысль: 11-ая и 23-я японская армия с конца весны выбивали гоминьдановцев из этих районов.
– Правильно. И они довольно скоро вернулись туда и не затруднились бы постучать твоему дедушке в дверь. Knock-knock. Районы там, вдоль побережья озера Дунтин, они удерживали месяцами. Можно было просто изнасиловать всех… пардон, просто душу вымотать, если с театром что-то не так. Вымотать все кишки.