Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Неплохо придумано! – заметил Циньтун. – Чем коробы с закусками туда тащить, да еще вино, посуду… Куда удобнее дома попировать.
– То-то и оно! Смышленые вы ребята! – воскликнул Боцзюэ. – Вы мои мысли читаете! Работает, вижу, у вас смекалка!
– Ну, хватит болтать! – заключил Дайань. – Пора за дело браться.
– Да, да! – подхватил Боцзюэ. – Или пахать, или в дуду играть.
Не успели слуги управиться, как в воротах, покачиваясь, показался первый гость. Им оказался Бай Лайцян. Завидев Боцзюэ, он сложил в знак приветствия руки.
– Как, гляжу, для тебя, брат, стараются ребятки! – увидев слуг Симэня, заговорил Бай.
– Завидки берут? – спросил Боцзюэ и рассмеялся.
– Кого да кого зовешь? – спросил Бай.
– Никого новеньких! Братьев на чашку чаю и только.
– Вот и хорошо! Пировать в чужой компании терпеть не могу! Среди своих только и выпить да поразвлечься. Правда, без певиц не обойтись. И без Ли Мина с У Хуэем тоже.
– Кому ты доказываешь?! – воскликнул Боцзюэ. – Я и сам понимаю что к чему. Как это пить втихомолку?! Ты когда-нибудь видал, чтобы я пил под сухую?
– Точно! Сущая правда! – поддакивал Бай. – Не мне тебя учить, что к чему. Да, постой! Ты уж меня пожалей! От штрафных избавь. Я вчера вечером горькой обпился. Горло жжет, терпенья нет. Мне только бы чаю с супом пропустить.
– Вино, брат, вином и лечат, – говорил Боцзюэ. – Выпьешь, ничего с тобой не случится. У меня как-то тоже горло объело. И что же? Пропустил несколько чарок – все как рукой сняло. Отличное средство – поверь мне!
– Горло лечить ты, вижу, мастер, – продолжал Бай, – а как насчет желудка?
– Да ты что, не завтракал, что ли? – спросил Боцзюэ.
– Ты брат, близок к истине, – отвечал Бай.
– Так в чем же дело? – воскликнул Боцзюэ и бросился в дом.
Он вынес тарелку пирожных и тарелку ароматных лепешек с кипящим чайником и поставил перед Бай Лайцяном.
– Чудные лепешки! – приговаривал Бай, уплетая одну лепешку за другой, пока не съел все до единой.
– Пирожные тоже неплохи! – потчевал Боцзюэ.
Бай Лайцян, аппетитно чавкая, очистил и тарелку пирожных. Циньтун с Дайанем тотчас же собрали посуду и протерли стол, который заблистал как и прежде.
– Как чистоту блюдут! – заметил Бай. – Ну что ж братья не идут? Чем раньше бы начали, тем дольше пировали. Заберутся в свои углы, не вытащишь.
Боцзюэ заглянул в окно. В ворота входил Чан Шицзе. Циньтун подал чай. Чан Шицзе сложенными руками приветствовал присутствующих.
– И ты здесь? – заметив Циньтуна, сказал он.
Слуга только улыбнулся.
После чаю они встали из-за стола немного размяться. Внимание Бай Лайцяна привлекли лежавшие на буфете шашки.
– Давай сыграем, – предложил он Чан Шицзе.
– Я вспотел с дороги, дух никак не переведу, – отвечал тот. – Раздеться бы да веером обмахнуться, а ты играть. Ну да ладно. Давай партию сыграем.
Они расставили шашки и сели за игру.
– На угощение играть собираетесь? – спросил Боцзюэ.
– Прибавил я, брат, тебе заботы! – начал Бай. – Мне бы уж выиграть, что ли, и на душе полегчало бы. А то и живот пустой, и поесть всласть нельзя. А выиграю, по крайней мере благодетелем почтут.
– А какой из меня хозяин! – вставил Боцзюэ. – Вы тоже, братья, давайте! И свою лепту внесите!
Он засмеялся.
– Легко сказать! – продолжал Бай. – А за что ни возьмись, все серебра стоит.
– Я ни гроша не захватил, – заявил Чан Шицзе. – Вот разве что веер. В закладной цяня два иль три дадут. А со временем можно выкупить.
– А у меня с собой выигрыш, – подхватил Бай и вынул платок. – Дорого стоит! Давай разыграем!
Они передали вещи Боцзюэ. Тот рассмотрел сперва крапленный золотом веер из белого бамбука со стихами и рисунками. Планки у него, правда, оказались старые. Потом развернул новый шелковый платок с ярким узором.
– Ничего, пойдут! Начинайте! – заключил Боцзюэ и убрал вещи.
Игроки начали партию. Циньтун с Дайанем, пользуясь отсутствием хозяина, встали сзади них и следили за ходом игры.
– Расторопные вы мои! – кликнул слуг Боцзюэ. – Будьте добры, заварите чайку, а!
Циньтун скорчил Дайаню рожу и пошел кипятить чай.
Положение у Бай Лайцяна и Чан Шицзе было примерно одинаковое. Правда, Чан Шицзе играл немного лучше. Зато Бай Лайцян был мастак менять ходы и переставлять фигуры. Только его фигуры оказались под угрозой, Чан Шицзе стал ждать перетасовок. Так оно и вышло. Бай Лайцян отказался от своего хода и стал передвигать одну фигуру за другой.
– Ошибся я! Говорю ошибся! Не так пошел, понял? – говорил он скороговоркой, рукой загородив от Чана чуть ли не всю доску.
– Брат! – звал хозяина Чан Шицзе. – Иди скорей на помощь!
– Что за шум? – спрашивал опрометью подоспевший Боцзюэ.
– Гляди, только ход сделал, тут же фигуры четыре передвинул, – объяснял Чан. – А теперь опять перетасовывает. Нет, так дело не пойдет! Брат, будь судьей! Что это за самоуправство?!
Бай Лайцян весь побагровел. На висках выступили синие жилы,
– Я не успел ходу сделать, а он фигуру смахнул, – с пеной у рта кричал он. – Видел, хорошо видел, как ты рукой доску загораживал. Глаза мне отвести хотел, да? Да я только пройти собирался, я фигуру еще не поставил. Нет, говорю, передумал, а ты, знай, на своем настаиваешь. Меня винить нечего!
– Раз пошел, значит пошел, – говорил Боцзюэ. – Нечего ходы назад брать. Смотрите, чтоб этого больше не было!
– Ладно, так и быть! – согласился Чан Шицзе. – Меняй ход, но чтоб это было в последний раз. Слышишь, Бай Лайцян? Я тебя предупредил, сынок.