Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Никудышный ты игрок, Чан Шицзе! – засмеялся Бай. – А на меня ты зря клепаешь.
Пока они спорили, прибыл Се Сида. Циньтун угостил его чаем.
– А вы, гляжу, в шашки сражаетесь? – начал Се Сида. – Давайте, давайте. Я погляжу.
Появился и У Дяньэнь. После взаимных приветствий и обычных реплик Дяньэнь спросил:
– На что ж играете?
Боцзюэ показал веер и платок.
– Все равно партию надо доиграть! – поддержали все собравшиеся.
– Братец! Давай кончать! – предложил Бай Лайцян. – Чего зря раздумывать?!
Чан Шицзе стал обдумывать ход, а У Дяньэнь и Се Сида решили заключить пари.
– Выиграет брат Чан! – заявил Се Сида.
– Нет, проиграет! – возразил У Дяньэнь.
Они ударили по рукам на чарку вина.
– Смотри, не выиграл бы твой никудышный, – приговаривал Чан.
– Неужели мне придется подарить тебе свой платок? – говорил Бай, краснея.
– Очень может быть! – заключил Чан.
Они сделали еще несколько важных ходов и начали подсчет фигур. Бай Лайцян насчитал их пять, тогда как Чан Шицзе обнаружил только две.
– Твой проигрыш вот в этих трех фигурах, – повторял Бай, желая всучить их Чану.
Когда же Бай обратился к своим фигурам, их недосчитывалось целых пять.
– А я верно решил исход! – воскликнул Се Сида и, указывая на У Дяньэня, продолжал: – Тебе пить штрафную. Погоди, полной меркой налью.
У Дяньэнь улыбался, но не возражал. Боцзюэ вручил Чан Шицзе веер с платком. Тот спрятал платок в рукав, потом не спеша раскрыл веер, горделиво помахался, почитал стихи и посмотрел рисунки. Все рассмеялись.
Вбежал Дайань и доложил о прибытии У Иньэр и Хань Цзиньчуань. Поддерживая друг дружку, вошли весело улыбающиеся певицы и, низко кланяясь, приветствовали собравшихся. Бай Лайцяну не терпелось продолжить игру, но его подняли на смех.
– Хватит! – говорил Боцзюэ. – Обождем старшего брата, поедим и в поместье гулять отправимся. Сколько можно играть! Будет уж тебе!
Циньтун быстро собрал шашки, и все сели за чай.
– Пора бы уж и брату пожаловать, – говорил Боцзюэ. – Чего допоздна тянет? Некогда будет и повеселиться.
Только он договорил, прибыл Симэнь в сопровождении четверых слуг. Когда он явился в парадном облачении, все повставали с мест. После приветствий ему предложили сесть. К нему подошли певицы и отвесили земные поклоны, за ними последовали Ли Мин и У Хуэй.
Ин Боцзюэ торопил Циньтуна с Дайанем скорее подавать кушанья. На столе появились всевозможные специи: ароматный тыквенный соус, соя, пропитанный маслом перец с уксусом, сладкий чеснок, маринованные ростки бамбука, острая подливка, подливки из имбиря и душистых грибов. Когда Симэнь разместился за столом, Циньтун с Дайанем забегали пуще прежнего, выказывая все свое умение и прыть.
– Спасибо ребятам! – говорил, обращаясь к Симэню, Боцзюэ. – Горы своротили. И досталось же им нынче!
– Ленились, небось? – заметил Симэнь.
– Нет! Ловкие ребята, что и говорить! – хвалил Боцзюэ.
– Испокон веков ведется, – подхватил Се Сида, – у сильного полководца слабых солдат не бывает. Еще бы, с такими ребятами и заботы мало.
Слуги поставили огромный кувшин вина и начали выносить еду и закуски. В один миг на столе появилось не менее двух десятков блюд. Были тут жареное мясо с чесноком и плодами личжи, отварная телятина с жареным луком, перцем и можжевелом, рыба, курятина, маринованная утка и потроха. Нельзя описать всего разнообразия красочных яств! Ведь у кого только не обедал на своем веку Ин Боцзюэ, у кого только не пировал! Вот откуда он и приобрел блестящие познания в кулинарном деле, вот почему и пестрел его стол отменными деликатесами.
Гости вооружились палочками и аппетитно зачавкали, то и дело вздымались большие кубки.
Хань Цзиньчуань предпочитала постные закуски, а до мясного даже не дотронулась. Это не ускользнуло от зоркого взора Ин Боцзюэ.
– А ты чего из себя строишь? – обратился он к певице. – Теперь ведь не пост! Жил-был один постник. За всю жизнь скоромного в рот не взял, а когда умер, загробному владыке сказал: «Я только постным питался. Со мной и обращаться надо как с благочестивым». «А я почем знаю, что ты ел, – отвечает владыка. – Живот разрежем, видно будет». Разрезали постника, а у него одни слюни в животе. А все оттого, что другие ели, а он глядел да слюни глотал.
Все повалились от хохоту.
– За такие слова, гляди, язык бы тебе на том свете не вырвали, – сказала Цзиньчуань.
– Это блудницам языки вырывают, – говорил Боцзюэ. – Потому что они целуются, а сами языком шевелят, чтоб человека распалить.
Опять раздался хохот.
– Может, за город прогуляемся, а? – предложил хозяин.
– С великим удовольствием! – воскликнул Симэнь.
– С удовольствием! – поддержали остальные.
Боцзюэ велел Дайаню и своим слугам отнести два короба закусок и жбан вина к реке. Еду погрузили в небольшую лодку, а себе наняли лодку побольше и отчалили в сторону южных городских ворот.
– Причаливай! – крикнул, наконец, Боцзюэ, когда лодки приблизились к поместью придворного смотрителя Лю, в трех с лишним десятках ли от города.
Гости подхватили Хань Цзиньчуань и У Иньэр и сошли на берег.
– А куда мы теперь направимся? – спросил Симэнь.
– Да вот в поместье его сиятельства Лю, – отвечал Боцзюэ. – Чем плохо?!
– Ну что ж, пойдем туда! – отозвался Симэнь.
Гости заглянули в залу, прошли по длинному извилистому коридору, по глухим тропкам, углубились в густую рощу и в декоративные заросли бамбука. Не пересказать всех красот парка.
Только взгляните:
Густы зеленые кипарисы, строен высокий бамбук. Душистые травы зеленым с яркими узорами ковром покрыли сад. Как у танцовщицы бахрома плавно колышутся плакучей ивы нежные ветви. Рядами тянутся, причудливо кружась, перила, каменные балюстрады. Прекрасны цветники редких цветов, а их несметное число. Тихи оконца, сокрытые под сению дерев. Слышатся пташек дивные трели, то будто запели хором свирели. Да, великолепие здесь Императорского Сада, в Ясной Столице [1] не лучше пейзаж! Со всех краев сюда стекаются ценители природы, прогуливаются дамы не спеша. Просторы необъятны, радуют, бодрят, усталость отгоняя прочь. Без преувеличения скажу: зрелище неповторимое в своем великолепье!