Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

Рука об руку с Хань Цзиньчуань и У Иньэр Симэнь обошел чуть ли не все уголки сада. Досыта насмотревшись, они завернули в беседку Вьющихся роз, и сразу повеяло приятной прохладой. Стоял стол, а по обеим сторонам огромные каменные диваны так и располагали к отдыху. Все расселись, и Боцзюэ велел слугам во главе с Циньтуном принести с лодки вино, закуски, посуду и духовую печь. Расположившись под зеленой сенью, первым делом выпили чаю. В разговоре речь зашла о Суне Молчуне и Рябом Чжу.

– И они бы теперь с нами пировали, – заметил Чан Шицзе. – Да на вот тебе!

– Чего хотели, то и получили, – сказал Симэнь.

– Значит, тут и остаемся? – спросил Боцзюэ.

– Можно и тут! – поддержал Бай Лайцян.

Они начали усаживаться. Симэнь занял почетное место. По обе стороны от него расположились певицы. Неподалеку у декоративного камня пристроились Ли Мин и У Хуэй. Один заиграл на лютне, другой ударил в кастаньеты. Послышалась песнь на мотив «Цветок нарцисса»:

По воле мамаши моей Он храму огня поклонился, И пламени столб закружился, И утки в испуге скорей Взвились над горящим гнездом. Стал сир, неуютен мой дом. Звенит золотая подкова, Коня оседлав боевого, Тщеславьем чинов опален Уходит любимый, и стон Разорванных струн мчится вслед. Бренчат мои гусли без ладу, В колодец – во тьму и прохладу Летит драгоценный браслет И вдребезги бьется о камни. Дон-дон…

Певцы умолкли. Пир продолжался на берегу пруда. Гости сидели на расстеленном ковре. Опять взметнулись кубки, пошла игра на пальцах и в краски. Царило неподдельное веселье.

– Почему ж Дун Цзяоэр, негодница, не пришла?– спросил Симэнь.

– Вчера сам ходил ее звать,– говорил Боцзюэ.– Гостя, говорит, провожу и к обеду приду. Если б знала, где мы, сейчас бы пожаловала.

– Ты, брат, выходит, сам виноват, – упрекнул хозяина Бай. – Что ж ты ей не сказал, где мы будем?

Симэнь наклонился к Бай Лайцяну и зашептал на ухо:

– Давай Попрошайку разыграем, а? Поспорим: если она в полдень не придет, каждый нальет ему по три больших чарки.

Бай объяснил Ину условия пари.

– Ну и что ж! Я согласен! – заявил Боцзюэ. – А если она придет, каждый из вас по три чары выпьет, идет?

Заключили пари. Дун Цзяоэр не показывалась. Боцзюэ только нервно посмеивался. Тогда Бай Лайцян, Се Сида и Симэнь с певицами пошептались и порешили так. Симэнь будто бы по нужде отойдет и велит Дайаню объявить: Дун Цзяоэр, мол, прибыла. Дайань сразу смекнул, в чем дело, и немного погодя, когда Боцзюэ впал в отчаяние, он влетел к пирующим и объявил:

– Барышня Дун пожаловала! Не знаю, как ей удалось разыскать!

– Моя почтенная прапрабабушка! – воскликнул Боцзюэ. – Не переживу этой радости! Говорил, она придет. Вина скорей! Каждому три чарки!

– А если мы выиграем, – вставил Симэнь, – ты пить будешь.

– Проиграю – буду! Иначе и за человека меня не считайте.

– Договорились! – послышались голоса. – А теперь ступай зови ее сюда. Тогда будем пить.

– Договорились! – подтвердил Боцзюэ. – Вот это уговор!

Боцзюэ бросился встречать певицу. Но в какую сторону он ни бежал, где он ни рыскал, все глаза проглядел, однако Дун Цзяоэр и следа не было видно.

– Вот проклятая потаскуха! – ругался он. – Ишь, потешается, из себя строит!

Когда он вернулся, все покатывались со смеху.

– Полдень проходит, – обступив Боцзюэ, говорили гости, – пей штрафные.

– Надула меня потаскушка, – ворчал Боцзюэ. – Раз поспорили – ничего не поделаешь, придется пить.

Симэнь без лишних слов наполнил до краев чару и протянул Боцзюэ.

– Сам говорил, чтоб тебя за человека не считали, если нарушишь уговор, – сказал Симэнь.

Боцзюэ взял чару. Вслед за Симэнем протянул кубок Се Сида. Не успел Боцзюэ осушить второй кубок, как к нему подошел У Дяньэнь.

– Да что вы делаете? – не выдержал Боцзюэ. – Меня ж мутит. Дайте хоть немного закусить.

Бай Лайцян подал сладкое.

– Чтоб тебе провалиться! – заругался Боцзюэ. – Мне чего поострее, а он сладкое сует.

– Да у тебя ж в чарке острое, – засмеялся Бай. – Не торопись, острое с кислым еще впереди.

– Вот болтун! – ругался Боцзюэ. – Языком доконает.

Тут Чан Шицзе протянул кубок, но Боцзюэ медлил. Ему хотелось сбежать, однако будучи в окружении Симэня и певиц, он был не в состоянии шевельнуть ногой.

– Чтоб тебе провалиться, проклятая Дун Цзяоэр! – завопил он. – На какие ж муки обрекла ты старика!

Гости захохотали.

Бай Лайцян велел Дайаню подать другой кувшин вина. Тот сунул горлышко в кубок, и снова, булькая, полилось вино.

– Когда глупые гости хозяина спаивают или потаскуха потешается – это одно, – говорил Боцзюэ, глядя на Дайаня. – Ну, а ты что делаешь?! Ты бы уж весь кувшин в кубок засунул. Нет, дядя Ин теперь тебе сватать не будет. Век бобылем проходишь.

Хань Цзиньчуань и У Иньэр поднесли Боцзюэ по чарке вина.

– Приканчивайте! – крикнул Боцзюэ. – Режьте как курицу! На колени встану.

– Нечего кланяться! – заявила Цзиньчуань. – Пей, раз подносят!

– Что ж ты перед сестрицей Дун на колени не падал? – спрашивает Иньэр. – Надо было ее как следует попросить.

– Не смейтесь! – говорил Боцзюэ. – В глотку больше не идет.

Певицы хотели было насильно влить ему в рот вино, но он взял у них кубки и, поспешно их осушив, стал скорее закусывать.

– Довели вы меня! – приговаривал он, густо багровея. – Пить полагается не спеша, а вы передышки не дадите.

Гости не унимались и продолжали наполнять кубки.

– Брат, еще раз прошу тебя! – встав на колени перед Симэнем, взмолился Боцзюэ. – Сжалься! Прости несчастного! Не губи! Кто вас угощать будет? Свалюсь, тогда весь интерес пропадет.

– Ладно уж! – смилостивился Симэнь. – Сбавим тебе! По две чарки с брата, и достаточно. А пока дадим ему передышку.

– Благодарю тебя, милостивый батюшка! – говорил, вставая, Боцзюэ. – Враз от тяжкого бремени избавил.