Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

На тот же мотив:

Поля предо мной благодатные: Колосья холмами лежат, Равнинами грядки опрятные, И вьется косая межа. Меж рисом и просом бежит тропа И прячется в горной дали. Пшеница златая лежит в снопах, Тутовник – чернее земли. Там аиста песня нехитрая, А там – обезьян грубый крик. Лачуга в пыли глинобитная, Горбатый хозяин-старик. Его сыновья в поле день-деньской, Им в полдень приносят еду, Желудки наполнят — и в тень с мошкой Под сеткой у леса уснут. Поэзию жизни обыденной Познали певцы царства Бинь [27], И мир, их глазами увиденный Дано было мне полюбить. Под красками мнится природа сочнее: Речушка змеится меж розовых гор, И ряской живою в груди зеленея, Раскинулся вволю озёрный простор. А осень пестра на цветочной поляне, И дымкою трав затянулась река. Оделись в солому на поле крестьяне, И прыгает сом в кузовке рыбака. Тропинками посуху лунные блики, И палевым отсветом над глубиной. Слышны журавлей улетающих крики, И чайки не реют над мёрзлой волной. Творец вдохновенный, художник великий Мирские мгновенья стряхнул, словно пыль. И будто Цанлан – водный скит многоликий [28], Воспел этот край, как священную быль.

На тот же мотив:

Вот хмурятся тучи обвисшие, И стелется по небу мгла, И снег, как подвыпивший лишнее, Обмяк, но лачуга тепла. Чтоб сытыми быть и богатыми Я чашу налью до краев, Жена сварит кашу с бататами, В жаровню подброшу я дров. Вдруг песнь привлечет журавлиная – За птицей пошлю сыновей – С нее написал бы картину я, И птице в тепле веселей. И песня сложилась бы ладная; Мы чаши осушим не раз!.. Как жаль! Оделен ли талантом я? – Ищу, не найду нужных фраз. В восторге до самозабвения Великий художник творит. Воспел старика вдохновения И чист стал душой, как нефрит.

На, действительно, голоса их были чисты, а песни плыли облаками и превращались в «Белые снега» [29]. Юэнян, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр, завороженные тоже вышли к пирующим.

– Чудесно! Прекрасно! – восклицали они хором.

Цзиньлянь, оставаясь среди остальных женщин, так глазами и поедала сразу же очаровавших ее певцов. «Да, ребята и поют превосходно, и собой красавцы», – шепотом повторяла она.

Симэнь отпустил певцов отдыхать в восточный флигель и распорядился накормить Мяо Сю с Мяо Ши. Было велено также готовить Мяо Цину подарки и ответ с выражением особой благодарности.

Хотите знать, что было, приходите в другой раз.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

СИМЭНЬ ЦИН ПОМОГАЕТ ЧАН ШИЦЗЕ.

ИН БОЦЗЮЭ РЕКОМЕНДУЕТ СЮЦАЯ ШУНЯ.

Копить! – у богача один завет,

Пожизненная страсть и тяжкий бред.

Но пал Дун Чжо [1]построенный дворец,

Иссяк и клад Дэн Туна [2]наконец…

Лишь Бао [3]с другом злато поделил,

Пан-гуну [4]кладезь счастье возвестил.

В конце пути нам верен будет тот,

Кто заповеди древние блюдет.

Это восьмистишие говорит о том, что богатство и знатность не вечны. Пробьет час, и будь у тебя хоть горы золота и нефрита, все равно на тот свет явишься с пустыми руками.

Вот почему Симэнь Цин и был так справедлив и бескорыстен, помогал ближним в нужде и беде, чем снискал всеобщее восхищение и похвалу, однако, не об этом пойдет речь.

Симэнь оставил у себя певцов. К хозяину они относились с благоговейным почтением и немедленно откликались на всякий его зов. Вскоре Симэнь отправил с подарками и благодарственным письмом слуг Мяо Ши и Мяо Сю, наградив предварительно серебром. Слуги поблагодарили Симэня земными поклонами и пустились в путь домой. Некоторое время спустя певцы за ненадобностью были отправлены в подарок императорскому наставнику Цаю.

Да,

Таким недолгим было сладостное пенье, А сколько серебра ушло на обученье!

А теперь расскажем о Чан Шицзе. После того пира он так и не достал у Симэня серебра. Хозяин дома больше не давал Чану покоя ни днем, ни ночью. А у Симэня по приезде из столицы сегодня пир, завтра прием. Так прошло больше десяти дней, а Чану все не удавалось с ним даже повидаться. Говорят, и встретишься с глазу на глаз, да всего сразу не выложишь. С кем же ему было поделиться заботами, как не с Ин Боцзюэ. Каждый день наведывались они к Симэню, и всякий раз им отвечали одно и то же: нет, мол, хозяина. Ни с чем приходил Чан Шицзе домой, где его начинала пилить жена:

– Тоже мне! Еще мужчиной себя считает, главой семьи, а самому и жить-то негде. Какой позор! Ты ж говорил, с господином Симэнем дружбу водишь, так попроси его, пусть выручит. Видать, по воду пошел да и кувшин в колодец упустил, а?

Чан Шицзе только таращил глаза да отмалчивался. И вот, с утра он пошел к Ин Боцзюэ. Они отправились в кабачок. Шицзе заметил небольшой тростниковый навес, рядом с которым вилась речушка. Перед выходом из зелени деревьев торчал флажок винной лавки. С вином и закусками в руках сновали взад–вперед человек семь половых. У буфета красовались свежая рыба, утки, гуси и прочая снедь. В кабачке было чисто и уютно, и Чан Шицзе пригласил Боцзюэ пропустить чарочку.

– Не могу я сейчас, – отказывался Боцзюэ.

Шицзе все-таки затащил его внутрь и усадил за стол. Подали вина, блюдо копченого мяса и блюдо рыбы.

– Прошу тебя, брат, – обратился к другу Шицзе, когда они осушили по второй чарке, – поговори с братом Симэнем, а? Все дни не удавалось с ним повидаться, а мне дома житья нет. Вчера жена целый вечер ворчала. Я не выдержал, в последнюю ночную стражу с постели поднялся и прямо к тебе. Если он сразу не выйдет, может, у ворот обождать? Как ты считаешь?

– Кто берется помогать ближнему, должен довести дело до конца,– изрек Боцзюэ. – Нынче я до него во что бы то ни стало доберусь, твое дело обговорю.

Они выпили еще.

– Не могу я пить натощак, – стал отказываться Боцзюэ.

Шицзе упросил его осушить еще чарку и, расплатившись, вышел вместе с ним из кабачка. Они поспешили прямо к Симэню.

Стояла ранняя осень. Дул приятный ветерок. После каждодневных пиров Симэнь порядком ослаб и, отказавшись под предлогом занятости от приглашения к придворному смотрителю Чжоу, целый день отдыхал в гроте Весны.

В этом уголке сада, надобно сказать, чего только не было! Круглый год плодоносили деревья, никогда не увядали яркие цветы. И теперь, невзирая на осень, распустилось множество цветов. Симэнь остался дома, делать ему было нечего, вот он и наслаждался природой вместе с Юэнян, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр. Сам он был в чиновничьей шапке и длинном зеленого цвета тонком шелковом халате. Юэнян была в тонкой зеленой кофте из ханчжоуского шелка с застежкой и бледно-голубой шелковой юбке. Красно-золотые фениксы украшали ее туфельки на толстой подошве. Юйлоу щеголяла в черной, как вороново крыло, атласной кофте, бледно-желтой шелковой юбке и отделанных ярко-красной бахромой туфельках на толстой подошве. Цзиньлянь была в расшитой серебром красной кофте из гофрированного шелка на белой подкладке, поверх которой красовалась нежно-зеленая безрукавка, отделанная расшитой золотом красной выпушкой. Только Пинъэр была в скромной зеленоватой шелковой кофте и серебристо-белой юбке. На ногах у нее были бледно-голубые шелковые туфельки на толстой подошве. Обворожительные красавицы, они сопровождали Симэня и были в полном восторге от густой зелени и ярких цветов.