Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Выслушала Юэнян монаха и кликнула Сяоюй.
– Ступай принеси из спальни монашескую шапку, пару туфель, связку медяков и меру риса, — наказала она.
Юэнян, надобно сказать, всегда охотно привечала послушников Будды — и трапезы устраивала, и на монастыри жертвовала. На досуге с усердием отдавалась шитью монашьих шапок и туфель, чтобы при случае одарить иноков.
Сяоюй вынесла, что просили.
– Кликни наставника и отдай ему, — сказала Юэнян.
– Эй ты, монах! — не без кокетства позвала горничная. — Гляди, сколько тебе всего жертвует госпожа! Чего стоишь, как осел? Поди да в ноги поклонись благодетельнице.
–
– А чего он, матушка, на меня глаза-то пялит, разбойник? — засмеялась Сяоюй. — С головы до ног оглядывает.
Монах обеими руками принял подношения.
– Премного вам благодарен, милосердные бодхисаттвы, за ваши подаяния, — проговорил он, кланяясь.
– Вот невежа, этот лысый болван! — возмутилась Сяоюй. — Нас вон сколько, а он двумя поклонами отделался. Почему мне не поклонился?
– Хватит тебе глупости-то болтать, паршивка! — опять одернула ее Юэнян. — Он же из сыновей Будды и не обязан раскланиваться.
– Матушка! — не унималась горничная. — Если он сын Будды, кто ж тогда дочери Будды?
– Монахини — вот кто.
– Значит, и мать Сюэ, и мать Ван, и Старшая наставница, да? Они дочери, а кто ж зятья Будды?
– Будь ты неладна, блудница! — Юэнян не выдержала и рассмеялась. — Дай только волю, язык у тебя так и чешется сказать что-нибудь непристойное.
– Вы, матушка, только и знаете меня ругать, а лысый разбойник с меня глаз не спускает. Вон как зенки таращит!
– Приглянулась ты ему, должно быть, — заметила Юйлоу. — Он тебя от забот мирских хочет избавить, вот и приглядывается, как бы взять.
– Я бы пошла, только взял бы! — отвечала Сяоюй.
Женщины рассмеялись.
– Болтушка! — проговорила Юэнян. — Над монахами потешиться да над Буддой покощунствовать — это ты умеешь.
Монах поднял голову, на макушке которой возвышались три почитаемых будды, выпрямился и пошел.
– Меня одергиваете, матушка, а видали, как он опять в меня глазищами вперился? — спросила горничная.
Вот стихи, говорящие о доброхотном пожертвовании Юэнян:
Живя вдовою чтите заповедь. И головою тихо за полночь на горизонте ища луну, не опозорьте звёзд седину. Пусть не коснутся вас облака, Пускай вернутся в свой балаган. С ветрами бойки, резвы они, и так не стойки, так не верны.Так, разговаривая у ворот, женщины заметили тетушку Сюэ. Она подошла к ним с корзинкой искусственных цветов и поклонилась.
– Какими судьбами? — спросила Юэнян. — Пропала, и ни слуху ни духу.
– И сама не знаю, чем занята была, — отвечала Сюэ. — Эти дни у надзирателя господина Чжана Второго с Большой улицы сына женила. Племянницу господина
– Ну, а сейчас далеко ли путь держишь? — поинтересовалась Юэнян.
– По делу к вам, почтеннейшая, — говорила сваха.
– Тогда пройдем в дом, — предложила Юэнян.
Она проводила сваху в свои покои и предложила присаживаться.
– Вы, почтеннейшая сударыня, должно быть, еще не знаете, — начала, выпив чаю, Сюэ. — Ведь ваш сват Чэнь помер. В прошлом году прихватило, и не встал. Сватьюшка ваша сына в столицу вызвала — вашего зятюшку, стало быть, — гроб сюда перевезли и все имущество. С нового года как воротились. Панихиду отслужили и в родовом склепе похоронили. Если бы вы, почтеннейшая, знали, наверное тоже соболезнование выразили и почтили бы память усопшего. Не так ли?
– Если б ты пришла да сказала, — подтвердила Юэнян. — Откуда я могла знать?! До нас и слухи не дошли. Знаю только, что Пань убита. Деверь ее зарезал. Говорили, вместе со старой Ван похоронили. А что потом было, не слыхала.
– Да, как говорится, есть у человека место рождения, найдется и место погребения, — подхватила Сюэ. — Только если б не тот случай, жила бы она в доме. Распустилась, грязь наружу вылила, вот и пришлось дом покинуть. Попади она ко мне, не убил бы деверь. Впрочем, коль появился должник, значит есть и ростовщик. Без зачинщика не бывает драки. Надо младшей госпоже Чуньмэй спасибо сказать. Как дочь над ней сжалилась, слугам наказала гроб купить и предать ее тело земле. А то кому о ней было позаботиться?! Так и лежала бы под открытым небом. А деверя ведь до сих пор не поймали.
– Чуньмэй-то глядите! — вставила стоявшая сбоку Сюээ. — Давно ль ее начальнику гарнизона продали, а уж как вознеслась! Серебром распоряжается и гроб для этой покупает, и хоронит. И хозяин терпит? Кто ж она такая теперь?
– О! Если б вы видели, как ее обожает хозяин! — воскликнула Сюэ. — Так от нее и не отходит. Она у него одно попросит, он ей десять делает. А до чего похорошела, как женой в дом вошла! До чего бойкая, смышленая. Он ей целый западный флигель отвел, горничную купил. Три ночи подряд с ней провел. Сколько ей головных украшений поднес! Наряды на все времена года у портных заказал. На третий день пир устроил, меня одарил ляном серебра и куском атласа. Старшей жене у него лет пятьдесят да слепая она, все время в постах проводит и от хозяйства отошла. Есть у него, правда, еще Сунь Вторая. Она раньше хозяйство вела. Но у нее дочь, с ней занята. Теперь там Чуньмэй полновластная хозяйка. Все ключи от кладовых и чуланов в ее распоряжении. Хозяин, начальник, к каждому слову ее прислушивается. А вы говорите, откуда у нее серебро!
Выслушав сваху, Юэнян и Сюээ умолкли. Гостья посидела еще немного и стала откланиваться.
– Завтра зайди ко мне, ладно? — наказала Юэнян. — Я пока жертвенную снедь, полотна кусок и бумажных денег приготовлю. А ты проводи уж падчерицу, а? Ей надо свекра почтить.
– А вы сами-то не собираетесь?
– Скажи там, плохо, мол, себя чувствует. Я в другой раз навещу.
– Тогда велите младшей госпоже собраться, — сказала Сюэ. — Пусть меня дожидается. Я после обеда зайду.