Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

У Цзинцзи волосы встали дыбом от злости. Он что есть сил начал бить жену кулаками. Тут подоспела его мать и стала было уговаривать сына, но он оттолкнул ее в сторону.

– Ишь ты, арестантское отродье! — со слезами на глазах закричала мать. — Налил глаза-то кровью, на мать родную замахиваться!

К вечеру Симэнь Старшую снова пришлось отправить в паланкине домой.

– Убью, потаскуха, если не вернешь мне сундуки с корзинами! — угрожал Цзинцзи.

Напуганная Симэнь Старшая, не решаясь больше ехать к мужу, осталась в отчем доме.

Тому свидетельством стихи:

Они друг другу доверяли смело. Любви, казалось, не было предела! Но умерла любовь, окрепнуть не успев, И в памяти лишь

ненависть да гнев.

Так Симэнь Старшая и осталась жить в доме отца.

Однажды, дело было в третьей луне, в день поминовения усопших, У Юэнян велела приготовить благовония, свечи и жертвенные деньги. Трех жертвенных животных, вино и закуски уложили в два короба и отправили на загородное кладбище для принесения жертв душе Симэнь Цина.

Сунь Сюээ, Симэнь Старшая и служанки остались домовничать. У Юэнян взяла с собой Мэн Юйлоу и Сяоюй, а также кормилицу Жуи с Сяогэ на руках. Все они отбыли в паланкинах. Приглашение на кладбище получили также брат Юэнян, У Старший, с женой.

Когда они миновали городские ворота, перед ними раскинулось необозримое поле, покрытое ковром благоухающих цветов. Радовали взор обрамленные алым ярко-зеленые купы ив. Непрерывным потоком двигались толпы гуляющих — мужчины и женщины. Нет лучшего времени года, чем весна! Как очаровательна ее красота! Как ласково весеннее солнце, как нежен ветерок! Он ласкает ивовую почку, раскрывает бутон цветка и разносит душистую пыльцу. То веет теплом, то прохладой. И скачут всадники на холеных конях, а дамы выезжают в роскошных паланкинах. Гуляют по ароматным тропам и дорожкам. И даже пыль, что вздымается на дорогах, благоуханна весной. Распускаются тысячи цветов, и тьма трав пускает ростки — эти вестники весны. Весна ликует в цвету, даря нежную ласку и тепло. Чаруют обильно напудренные и подрумяненные цветы только что распустившихся персиков. Завораживают тонкие стройные, колышущиеся на ветру молодые плакучие ивы. Щебечут на сотни голосов золотистые иволги, пробуждая нас от полуденного забытья. Неумолчно кричат пурпурные ласточки, давая нам понять муки любовного томленья. На обогретом щедрым солнцем пруду резвятся желтые гусята, широкую и благоуханную водную гладь бороздят отливающие зеленью утки. А там, за рекой, в чьем-то подернутом зеленоватою дымкой поместье взмывают среди тополей качели. Да, до чего ж в самом деле прекрасна весна! С ее приходом в области или уезде, в селенье или на обыкновенном деревенском базаре — всюду тебя ждут развлеченья.

Тому свидетельством стихи:

Всюду веселье В праздник весенний, Игры под сенью Алой айвы. Семьями вместе В ближнем предместье. Слышатся песни, Смех средь травы. Вечерние росы, Цветут абрикосы, И дождик раскосый Кружит на пруду. Уснул юный путник, Красотки на лютнях Весной в новолунье Играют в саду. Качели-лианы И юбки-воланы, Летучие эльфу И радуги шлейфы

А теперь вернемся к У Юэнян. Когда они добрались в паланкинах на поле пятой версты, где находилось кладбище, Дайань понес коробы со съестным на кухню. Развели огонь, и повара принялись готовить блюда, но не о том пойдет речь.

Юэнян и Юйлоу, а за ними Сяоюй и кормилица Жуи с Сяогэ на руках проследовали в гостиную, где им подали чай. Ждали прибытия старшей невестки У.

Дайань расставил на жертвенном столе перед могилой Симэнь Цина три жертвенных туши, кушанья и разложил бумажные деньги. Ждали невестку У. Однако им с мужем так и не удалось нанять паланкин, и они прибыли только к полудню на ослах.

– Вы не в паланкине, невестушка? — спросила Юэнян. — Что, не было?

Ее угостили чаем и, переодевшись, они пошли на могилу Симэнь Цина.

Юэнян несла пять благовонных палочек. Одну она передала Юйлоу, другую — кормилице Жуи с Сяогэ, две — брату и невестке. Юэнян воткнула палочку в курильницу для благовоний, склонилась в низком поклоне и, немного отступив, начала:

– Мой старший брат!

Ты был человеком при жизни, стал духом после кончины. Ныне, в прекрасный день весенних поминок, твоя верная жена, урожденная У, вместе с сестрицей Мэн Третьей и годовалым сыном Сяогэ, пришла к тебе на могилу возжечь связку жертвенных монет. Спаси и сохрани сына своего и да продлится его жизнь до ста лет, чтобы он мог убирать твою могилу. Мой старший брат! Мы жили с тобой как муж и жена. Как тяжело мне бывает всякий раз, когда я представлю себе твой облик, когда мне послышится твой голос.

Дайань поджег жертвенные деньги. Юэнян заплакала.

Тому свидетельством романс на мотив «Овечка с горного склона»:

Жгу жертвенные деньги у погоста И хромонога моя поступь Твоей опоры лишена Твоя безмужняя жена На полпути одна осталась Не прекословя, встретить старость.. Ты радости со мной делил и чаянья, Тебя всегда ждала ночами я, А нынче ночи без огня, Лишь звёзды кладбища манят. Не видел сына ты лица. Твой сын родился без отца. Лишь мне забыть любимого нет силы, Зову и плачу у могилы! В пыли янтарная лоза, Застигла с полпути гроза Нас ураган домой не пустит. Навеки разлетелись гуси.

В добавление романс на мотив «Чарует каждый шаг»:

Жгу жертвенные деньги без конца, И ветер заклубился пеплом. Нет предо мною милого лица, Пусть я ослепну! Мы — мать и сын, две сироты, Нам дом постыл.

Вперед вышла Юйлоу. Она воткнула благовонную палочку и, низко поклонившись, заплакала.

Тому свидетельством романс на первоначальный мотив:

Жгу жертвенные деньги — гари кучи! Глаза болят от слез горючих, И я взываю: Люди! Небо! Пустая молодость нелепа! Цветы развеял сенокос, Мне сохнуть до седых волос. Наследник твой у Старшей есть сестрицы. Лишь ей вдовством своим гордиться. А я — бесплодная труха, Раскрошенная шелуха, Гнилое мертвое растенье, Мне не осталось даже тени!

В добавление романс на мотив «Чарует каждый шаг»:

Был полон сил, как вешний стебелёк. Но сокрушил тебя нездешний рок, Меня извёл, глухой, незрячий, Я не живу, а только плачу. И нету от тебя вестей, И холодна в ночи постель.

После Юйлоу благовонную палочку поставила кормилица Жуи с Сяогэ на руках. Она опустилась на колени и отвесила земные поклоны. За ней воскурил благовония У Старший и его жена. Затем все проследовали в крытую галерею, где был накрыт стол. Юэнян пригласила брата с невесткой занять почетные места. Сама она и Юйлоу сели сбоку, а Сяоюй, кормилица Жуи и Ланьхуа, служанка госпожи У, расположились по обеим сторонам. Подали вино. Однако оставим их пока за трапезой.

Расскажем теперь о столичном воеводе Чжоу Сю, жены которого в тот же день посетили кладбище.

Ночь накануне дня поминовения усопших Чуньмэй провела с хозяином. Притворившись спящей, она вдруг зарыдала и проснулась.

– Что с тобой? Отчего ты плачешь? — обратился к ней встревоженный Чжоу Сю.

– Я видела во сне матушку, — отвечала Чуньмэй. — Она явилась мне вся в слезах. Ведь я, говорит, вырастила тебя. А мне, думаю, не придется принести ей жертвы даже в день Хладной трапезы [2], когда поминают усопших. Оттого я и проснулась заплаканная.