Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– А ты куда это спешишь, а? Или опять к столичному воеводе? Небось, не обязательно идти-то.
– Что вы! Сколько обид выслушивать придется. Слуги и так весь порог оббили.
– Зачем же зовут? — поинтересовалась Юэнян.
– Как зачем! Чуньмэй уж должно, на четвертом или пятом месяце, наследника ждет. Хозяин просто сам не свой от радости. Наверно, меня решил отблагодарить.
Сюэ подхватила корзину с цветами и откланялась.
– Ох, уж эти сводни! — воскликнула Сюээ. — Соврут и глазом не моргнут. Только что продали, и уж чуть не на сносях [13]. Небось, у столичного
– У него Старшая жена и еще одна, дочь растит, — пояснила Юэнян.
– Ну вот! — продолжала Сюээ. — Я и говорю: только сваха может так сказать. Воды на вершок, а волны саженные.
Кто знает, не скажи этого Сунь Сюээ, может, не свалилась бы беда на ее голову.
Да,
С неба пал крючок на нитке, а потом Накрутился на земле из сплетен ком [14]. Тому свидетельством стихи: Недавно имела хозяина, А ныне душой неприкаянна. Жизнь суетна, все изменения Зависят лишь от провидения.Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
В весенней дымке на ветру
парчовые трепещут стяги.
И дни становятся длиннее,
и на душе царит покой.
Кувшин отменного вина
прибавит молодцу отваги;
Красавица его пригубит —
да и расстанется с тоской.
Все ветки ив и тополей
весною вновь зазеленели;
Стоят с расцвете абрикосы,
и жерди подпирают их.
Коли мужчина не достиг
поставленной им в жизни цели,
Так пусть он с песнею веселой
идет в селение хмельных.
Итак, на другой же день У Юэнян припасла все, что полагается: трех жертвенных животных, кушанья, бумажные деньги, завернула кусок полотна и велела падчерице собираться.
Симэнь Старшая облачилась в траур и отбыла в паланкине. Тетушка Сюэ с жертвенными дарами шествовала впереди.
Чэнь Цзинцзи они застали у ворот дома. Тетушка велела носильщикам внести жертвы.
– Это откуда? — спросил ее Цзинцзи.
Сюэ поклонилась.
– А ты будто и не знаешь, зятюшка! — воскликнула она. — От тещи пожаловали. Дочку она прислала твоего покойного батюшку почтить.
– Теща стебанутая?! Так ее, рас так! — Цзинцзи грубо выругался. — Вспомнила прошлогодний снег [1]! На целых полмесяца опоздала. Человек давно в сырой земле лежит, а она с жертвами является.
– Дорогой зятюшка! — заговорила Сюэ. — Теща твоя вдовою живет. Не забудь, она как краб безногий. Ну откуда ей было знать, что гроб сватушки доставили? Если и опоздала, обижаться не нужно.
Пока они вели этот разговор,
– А это еще кто? — спросил Цзинцзи.
– Как кто! — не уступала тетушка Сюэ. — Жена твоя пожаловала. Теща плохо себя чувствует. Дочь послала. Ей, во-первых, полагается при муже находиться, а во-вторых — покойного свекра почтить.
– Сейчас же убирайтесь отсюда! — заругался на паланкинщиков Цзинцзи. — Чтобы ноги этой потаскухи тут не было! Добрые люди тысячами умирают, а этой ничего не делается. Зачем мне блудница?!
– Разве так можно говорить! Раз она замуж вышла, ей за мужем следовать надлежит.
– Мне блудница не нужна! — заявил Цзинцзи и обернулся к паланкинщикам. — Убирайтесь, говорят вам!
Однако паланкинщики продолжали стоять у ворот. Цзинцзи бросился к ним и стал пинать ногами.
– Не уйдете, да? — приговаривал он. — Ждете, пока я вам, голодранцам, ноги переломаю? Сейчас потаскухе все волосы выдеру.
Тут носильщики подняли паланкин и понесли его обратно домой. Тетушка Сюэ решила вызвать Чжан, мать Цзинцзи, но паланкин стал удаляться, и ей ничего не оставалось, как собрать жертвенные принадлежности и пойти рассказать о случившемся Юэнян.
Юэнян чуть было сознания не лишилась от гнева, когда ей доложила тетушка Сюэ.
– Вот арестант бесстыжий! — заругалась она. — Чтоб тебе провалиться! Когда вас по закону преследовать начали, так ты в доме тестя укрылся. Сколько лет тебя поили-кормили! И вот за все доброе злом отплачиваешь? Покойник, не тем будь помянут, зря тогда тебя принял. Тебя как порядочного приютили, а ты вон какие штуки выкидываешь. Мне от ворот поворот?! Да как он смеет со мной, тещей, так обходиться! — Юэнян обернулась к Симэнь Старшей и продолжала. — Дочка! Ты же своими глазами видала. Разве мы с отцом твоим хоть когда-нибудь его обидели?! А ты пока жива ему принадлежишь, умрешь — станешь духом в их доме. Я тоже не могу тебя оставлять. Завтра же переходи к нему в дом. А его не бойся. Не утопит же он тебя в колодце! Как бы ни храбрился, не решится человека губить. Ведь и на него найдется управа.
Однако не станем больше говорить о том вечере.
На другой день Симэнь Старшая, сопровождаемая Дайанем, снова отбыла в паланкине.
Чэнь Цзинцзи дома не оказалось. Он ушел на кладбище насыпать курган над могилой отца. Его мать, урожденная Чжан, как того требовал обряд, приняла невестку.
– Поблагодари от моего имени сватьюшку за присланные жертвы, — наказала она Дайаню. — Да скажи, чтобы она на моего сына не обижалась. Пьяный он был, вот так и получилось. А с ним я еще поговорю.
Она угостила Дайаня, и он, успокоенный, отправился домой.
К вечеру с кладбища воротился Цзинцзи.
– Опять ты заявилась, потаскуха? — заругался он на жену и принялся бить ее ногами. — Чего тебе тут надо? Опять скажешь, вас объедаю, да? А сколько вы сундуков и корзин с моим добром захватили? Вот отчего вы и разжились-то! А еще болтают: зятя, мол, поим-кормим. Добрые люди на тот свет уходят, а тебя, потаскуху, все земля носит.
– Вот бесстыжий арестант! — заругалась в ответ Симэнь Старшая. — Есть ли у тебя совесть, арестантское твое отродье, а? Убили потаскуху, вот тебя и бесит. На мне зло решил срывать, да?