Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Мы с мужем насчет этого не так уж разборчивы, — проговорила Шпилька. — Так что говори прямо. А от матушки Сунь я кое-что вчера узнала. Прежняя любовь не дает вам обоим покоя. Так вот, стало быть, она просила помочь. И ты, брат, пожалуйста, не притворяйся, будто знать не знаешь, ведать не ведаешь. Как говорится, прежде чем с горы спуститься, бывалым проводником обзаведись. Значит, если вам удастся соединиться и ты от этого будешь кое-что иметь, не вздумай один лакомиться, а и с нами поделись. Нам ведь рисковать из-за вас придется, да еще как рисковать!
Лайван
– Помогите нам, прошу вас! — умолял он. — Никогда не забуду!
Они выпили и закусили. Немного погодя Шпилька отправилась к Сюээ. Они условились о вечернем свидании у Лайчжао. Когда стемнеет, запрут внутренние ворота и все в доме отойдут ко сну, он перелезет через стену внутрь, чтобы воспользоваться удачными обстоятельствами.
Тому свидетельством стихи:
У воздаянья нет пристрастий, Оно — как подвиг бодхисаттв. И в жизни корень всех несчастий, Деяния судьбу вершат.Лайван вернулся домой и стал с нетерпением ждать вечера. Потом, купив вина, незаметно юркнул к Лайчжао, где они снова просидели за столом вплоть до глубокой темноты. Наконец-то закрыли большие ворота, на внутренние наложили засов, и все в доме улеглись спать. Вокруг не было ни души.
Когда за стеною по условному знаку кашлянула Сюээ, Лайван взобрался по лестнице на стену и, прикрываясь темнотой, прошел по карнизу туда, где ему подставила скамейку Сюээ. Они удалились в западную пристройку, служившую складом конской упряжи, обнялись и отдались любовным утехам. У них, вдовца и вдовы, огнем горела страсть. Лайван был готов к сражению и тотчас же пустил в ход свое несгибаемое копье. Оно энергично двигалось туда-сюда, а когда наслаждение достигло предела, излилось потоками семени.
После поединка Сюээ передала Лайвану узел, в котором были завернуты золотые и серебряные вещи, несколько лянов серебра мелочью и два комплекта атласного платья.
– Завтра вечером приходи, — наказала она. — Еще кое-что из одежды принесу. А ты пока жилье на стороне подыщи. Тут хорошего ждать нечего. Мне лучше тайком из дому уйти. Подыщем дом и заживем как муж и жена. А раз ты по ювелирному делу пошел, горевать нам не придется. Проживем как-нибудь.
– У меня есть тетка, мамаша Цюй, — говорил Лайван. — Известная повитуха. А живет она за Восточными воротами, в глухом Рисовом переулке, куда ни одна душа не заглядывает. Вот у нее пока и укроемся, время переждем. А пройдет все тихо, я тебя к себе на родину возьму. Купим земли и жить будем хозяйством.
На том они и порешили.
Лайван простился с Сюээ и, забравшись на стену, вернулся к Лайчжао. Когда начало светать, он вышел незаметно за ворота, а с наступлением сумерек опять приблизился к воротам и спешно проник к Лайчжао. С наступлением темноты он, как и в прошлый раз, взобрался на стену, чтобы соединиться с Сюээ. Так повторялось не один день. Немало было похищено из дому за эти дни дорогих вещей — золотой и серебряной посуды, шелковых одежд и прочего.
Настал день, когда у Сяогэ высыпала оспа. Немало этим обеспокоенная и удрученная Юэнян легла рано.
Пользуясь случаем, Сунь Сюээ отпустила горничную спать. А горничная у нее, надобно сказать, была новенькая. Звали ее Чжунцю. Прежде она служила Симэнь Старшей, но когда обнаружилась связь Чэнь Цзинцзи с Юаньсяо, горничной Ли Цзяоэр, Юэнян отправила Юаньсяо к падчерице, а в услужение Сюээ отдала Чжунцю. Отпустив Чжунцю, Сюээ завернула в узелок шпильки, кольца и другие украшения и спрятала его в шкатулку. Повязав голову платком, она прихватила с собой также одежды и поспешила к Лайчжао, где ее, как было уговорено, ждал готовый к побегу Лайван.
– Вы устраиваете побег, а я, сторож, должен, выходит, перед вами ворота распахнуть? Так, что ли? — спрашивал Лайчжао. — Летите мол, пташки вольные, да? А хозяйка хватится, так с меня спросит. Что я ей отвечу, а? Нет уж, давайте как-нибудь через крышу перебирайтесь, чтобы следы остались.
– А брат, пожалуй, дело говорит, — согласился Лайван.
В знак благодарности Сюээ поднесла Лайчжао и его жене серебряную чашу, золотую прочищалку для ушей, черную шелковую накидку и желтую шелковую юбку. Когда пробили пятую предутреннюю стражу и луна скрылась в облаках, Лайчжао [6]с женой опять поднесли беглецам большие кубки подогретого вина.
– Это вам для храбрости, в пути легче будет, — говорил Лайчжао.
Лайван и Сюээ взяли благовонные палочки и влезли по лестнице на крышу. Шаг за шагом, хрустя ломавшейся под ногами черепицей, они добрались до карниза. На улице не было видно ни единой души. Только издали едва слышались шаги околоточного. Лайван спрыгнул с крыши, встал под стрехой и помог Сюээ опуститься ему на плечи. Очутившись на улице, они ускорили шаги. На перекрестке их остановил околоточный.
– Далеко ли путь держите? — спросил он.
Перепуганная Сюээ была чуть жива. Лайван же спокойно, не спеша достал благовонные палочки и потряс ими перед околоточным.
– Мы с женой совершаем паломничество в загородный монастырь Бога Восточной горы, — объяснял он. — Так что пусть вас не удивляет, господин начальник, наше появление на улице в такой ранний час.
– А что у вас в тюках? — не унимался страж.
– Благовонные палочки, свечи и жертвенные изображения божеств на бумаге, — ответил Лайван.
– Ну, раз вы супруги и совершаете паломничество, это дело доброе. Идите да не задерживайтесь!
Лайван без лишних слов взял под руку Сюээ, и они быстро скрылись из виду.
У городских ворот царила сутолока. Их только что открыли, и народ шумными толпами повалил за город. Беглецам пришлось кружить по улицам и переулкам, прежде чем они добрались до глухого, тихого Рисового переулка, состоявшего всего из нескольких неказистых приземистых домиков, за которыми тянулся наполненный водою огромный ров. Тетушка Цюй еще не встала, и им пришлось долго стучаться, пока она не отперла ворота.