Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
– Пошли к певицам! – воскликнул он.
– Нечего нас обманывать! – возразил Боцзюэ. – Неужели невестка[4] так и сказала?! Поди, как следует спроси, тогда и пойдем.
– Так и сказала! Велела завтра приходить.
– Ну и прекрасно! – вставил Се Сида. – Брат Ин хочет самого себя перехитрить. Ведь брат Хуа только что испросил разрешения супруги. Значит, можно идти со спокойной душой.
И друзья вместе с певицами, сопровождаемые слугами Тяньфу и Тяньси, направились в Крайнюю аллею к У Иньэр.
Пробили вторую ночную стражу. У Иньэр спала. Когда послышался
– Мы у твоего приятеля любовались хризантемами, – пояснил Боцзюэ, – но не успели до стола добраться, как он нас к тебе повел. Так что ставь вино.
Не будем говорить, как они пировали у певицы, а расскажем о Симэнь Цине.
Симэнь прикинулся пьяным и отбыл домой. Переодевшись у Пань Цзиньлянь, он, предвкушая приглашение Пинъэр, поторопился в сад. Наконец он услышал, как запирают ворота и загоняют собаку. Вскоре над стеной появился едва заметный в темноте силуэт Инчунь. Служанка стала нарочно звать кота, а сама дала знак ожидавшему в беседке Симэню. Тот поставил на стол скамейку, забрался на нее и осторожно вскарабкался на стену, по ту сторону которой стояла лестница.
С уходом Цзысюя Пинъэр распустила волосы-тучи и встала на террасе. Одета она была просто, но со вкусом. Обрадованная приходу Симэня, она провела его в ярко освещенную спальню, где их ждал ломившийся от яств стол. Из кувшина струился аромат вина.
Пинъэр держала высоко поднятый яшмовый кубок. Когда Инчунь наполнила его вином, хозяйка низко поклонилась гостю и сказала:
– Премного вам благодарна за все, сударь. Вы были так щедры в изъявлении любезности, что я чувствую себя крайне неловко перед вами. Вот и пригласила вас на чарку вина, чтобы хоть чем-то отблагодарить за все ваши хлопоты. А тут еще эти бесстыжие – чтоб их сразило небо! – сидят, ни с места. Меня из терпения вывели. Только что их выпроводила к певицам.
– А что если брат Хуа вернется?
– Я наказала до утра не заявляться, – успокоила Симэня хозяйка. – С ними и слуги пошли. Остались только служанки да тетушка Фэн, привратница. Старуха меня вырастила – свой человек. Передние и задние ворота заперты.
Симэнь сильно обрадовался. Они сели рядом и угощали друг друга по очереди из своей чарки. Инчунь разливала вино, а Сючунь подавала кушанья. Видя, что хозяйка и гость уже навеселе, служанки убрали со стола и вышли из спальни, закрыв за собой дверь.
Симэнь Цина и Ли Пинъэр манило на благоухающую постель с коралловым изголовьем и парчовым пологом, и они отдались утехам.
Надобно сказать, что в богатых домах окна тогда делались с двойными рамами. Пинъэр заперла дверь и закрыла обе рамы, так что в комнате горел свет, а снаружи ничего нельзя было увидеть. Служанка Инчунь, которой исполнилось семнадцать, смекнула, к чему идет дело. Подкравшись под окно, она проткнула головной шпилькой оконную бумагу и стала подглядывать, как забавляется ее хозяйка.
Только поглядите:
Под тонким шелковым пологом колыхались тени взад и вперед. При свечах в полумраке свивались, сливались. То затрепещет рука, то ножки лотос золотой взметнется. Чу! Нежно иволга воркует, тихо щебечет ласточка. И мнится, Цзюньжуй
Да,
Поцелуи страсть сильней в ней разожглиИ, желанием томима, отдалась его любви.Они предавались утехам и не подозревали, что под окном притаилась Инчунь. Служанка все подглядела и подслушала их разговор.
– Сколько цветущих весен ты встречала? – спросил Симэнь.
– Родилась в год барана[7]. Мне двадцать три исполнилось. А твоей жене сколько?
– Она родилась в год дракона. Ей двадцать шесть.
– Значит, на три года старше. Мне все хотелось с ней повидаться и поднести подарки, но я так и не решилась.
– Жена у меня покладистая. Другая бы не дала стольких женщин в доме держать.
– А про твои визиты ко мне она знает? А спросит, что ты ей скажешь?
– Да она у меня из дальних покоев не показывается. Правда, пятая жена, Пань, та в переднем саду в отдельном флигеле живет, но и она в мои дела вмешиваться не станет.
– Сколько же лет госпоже Пятой?
– Она ровесница Старшей.
– Вот и хорошо! Если она не будет против, я назову ее своей сестрой. А тебя попрошу принести мерку ноги Старшей и Пятой. В знак моей признательности я сошью им туфельки.
Ли Пинъэр вынула из пучка две золотых шпильки и дала их Симэню, наказав, чтобы не показывал Цзысюю, когда встретится с ним у певиц.
– Ну конечно, – заверил ее Симэнь.
Их будто склеили или прилепили друг к другу. До пятой стражи шла игра. Когда запели петухи и на востоке забрезжил рассвет, Симэнь, чтобы не наткнуться случайно на Цзысюя, оделся и собрался уходить.
– Опять через стену перелезай, – предупредила Пинъэр.
Они договорились об условных знаках: только уйдет из дому Цзысюй, к стене подойдет служанка – потихоньку кашлянет или бросит камешек и, убедившись, что по ту сторону никого нет, взберется на стену и позовет его. Симэнь со скамейки залезет на гребень стены и спустится по лестнице.
Так, перелезая через стену, Симэнь делил ложе с Пинъэр, украдкой ловил минуты наслажденья, как говорится, «крал яшму и нежный аромат». В ворота он никогда не входил, и соседи даже не догадывались, что творится втихомолку.
О том же говорят и стихи:
Не пересаливай ни в чем, себя блюди,Куда не надо – лучше не ходи.Прилежен будь – и ты себя прославишь;То не свершай, что скрыть желаешь.Итак, рассвело, когда Симэнь перелез через стену и вошел к Цзиньлянь. Она спала, и приход Симэнь Цина разбудил ее.