Цветы тьмы
Шрифт:
– Я себя ненавижу.
– Так ступай в монастырь и там не будешь сама собой.
– Эта идея не так плоха, как раньше казалось.
– С трудом представляю себе, как ты умерщвляешь свою плоть.
Когда Хуго один в чулане, он вспоминает их лица и видит каждое из них по отдельности. Иногда ему кажется, что уже годами знаком с ними, но лишь сейчас они сбросили со своих лиц покрывала. Внезапно он пожалел о том, что мама не может его понять и ему приходится скрывать от нее эти сильные ощущения. А вот дядя Зигмунд, подвыпивший и веселый, внушает семейству:
– Насчет Хуго не беспокойтесь, он получает отличный урок. По алгебре и тригонометрии экзамен сдали и позабыли, а хорошо, что он уже в раннем возрасте увидел жизнь в ее неприкрытой наготе. Увертки да отговорки, которые чуток приоткрывают, а два чутка прикрывают, еще никому не принесли пользы. Пришло время перестать обманывать и себя, и окружающих.
На следующий день Хуго вошел в зал, и что же он увидел? Все женщины стоят на коленях, а напротив них на стуле водружена икона Иисуса. Виктория стоит возле коленопреклоненных женщин и читает вслух, а они повторяют:
– Иисусе милостивый, прости нам наши прегрешения. Из-за множества грехов и нечистоты не видели мы Тебя. Ты милосерден и творишь добро, не забудь Твоих дочерей и не оставь их тонуть в болоте греха. Спаси нас в милости своей.
Окончив, Виктория громко велела:
– Встаньте, девушки! Теперь и отныне вы соединились с Господом нашим Иисусом. Отвернитесь от зла и творите добро, и не забывайте даже на миг, что мы пепел и прах и существуем только благодаря душе, принадлежащей Всевышнему. Отныне и впредь нет больше торговли плотью, а только Царствие Небесное.
Лицо Виктории было бледным, но глаза горели огнем, и по ней было видно, что слова были не ее собственные, а это кто-то говорил ее устами. Женщины поняли, что не требуется ни комментариев, ни споров, а нужно принять ее слова во всей их простоте.
Марьяна, не принимавшая участия в церемонии, застыла в оцепенении. Происходившее в зале не было похоже на молитву. Это было мощное движение души. И весь вечер они пили и распевали народные песни и церковные гимны. Предостережения Виктории, что чрезмерная выпивка есть грех и нужно превозмочь этот соблазн, не оказывали действия.
Тем временем одна из женщин набросилась на Кити. Та была поражена, а женщина обрушивала на нее удары и кричала:
– Тебе запрещено здесь находиться, тут тебе не место, ты как заноза у нас в теле!
Кити не раскрыла рта, даже когда кровь заструилась по ее лицу.
Прошло какое-то время, прежде чем женщины осознали ужас происходящего, а когда осознали, бедняжка уже лежала на полу без сознания. Долгое время ее пытались привести в чувство. Наконец Кити открыла глаза и спросила:
– Что случилось?
Пораженные женщины, стоявшие вокруг нее на коленях, хором ответили:
– Ничего не случилось, слава богу. Ничего.
И все вздохнули с облегчением.
Сын сторожа тайком пробрался в дом и принес новость: немецкая армия в панике отступает, а русская армия ее преследует. В свое время он приходил сюда, и папаша запускал его в одну из комнат. Все пугались и вскрикивали при виде его. Он был свирепым не только с виду. Раз отец привел его в Марьянину комнату, а Марьяна со страху закричала: „Иисусе, спаси меня!“ Он попытался справиться с ней, но она впала в истерику и неистовство. В конце концов он плюнул на нее, сказав: „Даже шлюхой ты быть не способна“.
С тех пор как его тут видели в последний раз, он похудел. Его свирепость не исчезла, но она теперь другая.
– Вам нужно удирать отсюда, и как можно быстрее.
– Куда ж мы пойдем? – спросила одна из женщин.
– Куда угодно, лишь бы здесь не оставаться.
Его отец и он сам сотрудничали с немцами, выдавали евреев и коммунистов. Сейчас он почувствовал, как кольцо сужается, и явился поискать свидетелей, которые могли бы замолвить словечко в его пользу.
– Мы на свидетелей не подходим, – сказала одна.
– Почему? – удивился он.
– Тому, кто занимается нашим ремеслом, не верят, говорят, что врет или выдумывает.
– Значит, не станешь свидетельствовать в мою пользу?
– Стану, только следователи отвергнут мои показания.
Он, как видно, осознал свое положение и с наступлением темноты исчез.
– Все эти годы он выдавал коммунистов и евреев, теперь настал его черед, – прозвучал женский голос.
Снаружи бушевала пурга, заметая снегом дома и заборы. Каждый раз, когда на Марьянином пути встает препятствие, она хватается за бутылку и уже не выпускает из рук. Но на этот раз она зашла слишком далеко:
– Теперь это пусть будет Божья забота, а не моя. Я не могу остановить снежные вихри.
Хуго не переживает. Ночи с Марьяной теплы и полны удовольствия, и ему почему-то кажется, что так будет продолжаться до бесконечности. Посреди ночи она воспламенилась, обняла и расцеловала Хуго и сказала:
– Теперь ты мой, теперь никто тебя от меня не отнимет.
Хуго поражен силой ее нежности, и скоро их тела соединяются в одно.
Не раз в своей жизни он попытается воссоздать в своем уме эту пьяную ночь. Он будет представлять себе густую тьму, благоухающую духами и коньяком, и наслаждение, приправленное страхом бездны, но при этом безмолвное, как будто не осталось слов в этом мире.
Последнюю трапезу Виктория подала со сдержанной торжественностью, и по ней было заметно, что расставаться ей будет тяжело. Под конец она взяла себя в руки и сказала:
– Девушки, не смейте бояться. Страх – это презренное чувство, мы обязаны его преодолеть. Есть Бог на небесах, и Он о вас позаботится.
„Куда же мы пойдем?“ – читался в их глазах немой вопрос.
– Сейчас некуда идти, бушует пурга, сейчас ничего не остается, кроме как быть самими собою и молиться. Молитва – вот наше тайное оружие.