Цветы тянутся к солнцу
Шрифт:
Впрочем, и в больнице ее навещали друзья. В палату их, конечно, не пускали. Старый врач, похожий на дядю Николая с алафузовской фабрики, на вид казался добрым. Ребята думали, что кого-кого, а их-то, лучших друзей Газизы, пустят к ней. Но он и слушать не стал.
— Ступайте, ступайте отсюда, — сказал он сердито. — Нечего заразу разносить. Вот поправится ваша подружка, сама прибежит…
Но не такие это были ребята, чтобы просто так повернуться и уйти. Они узнали, где палата, в которой лежит Газиза, зашли как-то во двор и, протаяв
Когда Газизе стало лучше, она тянулась исхудавшими руками к окну, словно пытаясь поймать эти ресницы и эти носы. Ребята нарочно падали в снег, валялись, задрав ноги и руки, катались по снегу, и всем было весело: им, потому что смеялась Газиза, Газизе, потому что играли они.
Когда девочка вернулась домой, ребята уже не отходили от нее. То один приходил, то другой.
— Совсем застудили комнату, этак и дров не напасешься, — ворчала Фатыйха, но ребята по голосу слышали, что и дров ей не жалко, и их приходу она рада, а ворчит так, для порядка.
Они приходили, как домой, снимали обувь, подсаживались поближе к Газизе и принимались рассказывать новости. А новостей было столько, что хоть до утра говори — все равно не перескажешь. И они, перебивая друг друга, рассказывали подряд обо всем.
Медресе, которая стоит возле мечети, теперь не медресе, а школа. Туда записали всех мальчишек и девчонок и вместе учат их по-советски. Жена муллы, та, что прежде учила девочек в медресе, ругается, говорит, что люди стыд потеряли, что всех их проглотит земля, что аллах не допустит, чтобы мальчишки и девчонки в школе сидели вместе.
По улицам ходят патрули с красными повязками на руках. Буржуи взорвали мельницу за Волгой и поэтому в городе совсем мало хлеба.
А Матали вернулся к тетке Сабире… На вокзал его больше не пускали, у друзей жить не позволяла гордость. И как ни спорил Матали сам с собой, от голода и холода он однажды, как побитая собачонка, приплелся домой.
Тетка Сабира даже не удивилась, увидев племянника.
— Пришел, каторжник? — сказала она. — Ну, смотри у меня. В другой раз, если такое натворишь, голову оторву.
Много новостей принесли ребята своей больной подруге. Были среди них и хорошие, были и плохие, но самую плохую новость принесла Закира.
Как только Газиза вышла из больницы, она первым делом про Закиру спросила и очень удивилась, что Закира не пришла ее встречать.
— Придет, придет, куда она денется? — утешала ее Фатыйха.
А Закиры все не было.
Ну, пусть Ханифа на работе. У нее много дел. А Закира? Что же, она дорогу, что ли, забыла? Могла бы и без матери прийти.
Газиза и гостинец припасла для Закиры. Строгий доктор, когда она выходила из больницы, дал ей большущий кусок сахару. Газиза и сама попробовала, и маму угостила, и папу, а самый большой кусок оставила под подушкой для Закиры.
Газиза не раз вспоминала об этом сахаре. Не раз собиралась сама съесть его, обижаясь на неверную подругу, но все-таки утерпела.
Закира вместе с Ханифой пришла только поздно вечером, когда в домах уже горели огни и самовар пел свою песенку.
Хусаин, как бывало прежде, сурово встретил старшую дочь.
— И глаза не кажешь! — сказал он с упреком. — Ну про сестру забыла, так ведь отец с матерью есть. Могла бы и заглянуть…
— Да, полно, отец, — ответила Ханифа. — Дел столько, что дышать некогда. Вот пришли же.
Зато Фатыйха засияла, когда пришли дочка с внучкой.
— Мои дорогие, — обрадовалась она, — значит, добром нас помните! Слышишь, вон самовар поспел, сейчас чай будем пить. Вот хорошо-то, опять вся семья наша в сборе.
И, отведя дочь чуть в сторонку, она шепнула ей на ухо:
— Ты на отца-то не обижайся, дочка, знаешь, какой у него характер…
— Знаю, мама, — громко ответила Ханифа. — И добавила еще громче, так, чтобы отец слышал: — А кого же нам и добром поминать, как не вас?
Сели за стол. Девочек тоже пригласили, но у них столько было секретов, что они и от чаю отказались. Забились в уголок и шептались там, пока взрослые сидели за столом.
А у Ханифы и правда было много дел. Старого начальника цеха, верного прислужника хозяев, прогнали с фабрики. Вместо него поставили Николая Николаевича, того самого дядю Николая, которому ребята осенью носили записку. Для многих в цехе он был новым человеком, а для Ханифы добрым старым знакомым.
Ханифа от всей души радовалась новому начальнику. Но радость радостью, а хлопот с Николаем Николаевичем стало много. Чуть какое дело — начальник к ней:
— Ханифа, собирай девчат, идите в клуб. Собрание будем проводить.
И Ханифа собирает, следит, чтобы все пришли, а потом последняя уходит из зала.
Или в обед зайдет Николай Николаевич с газетой в руке и прямо к ней:
— Ханифа, прочитай-ка вот эту статью девчатам. У тебя глаза молодые и голос громкий…
А если дома у кого что случится, он опять к ней:
— Сходи после работы, Ханифа, узнай, как там?..
Ханифа не отказывается. Она охотно выполняет все поручения Николая Николаевича. Ей даже нравится это. Придет домой усталая, накормит Закиру, уложит и задумается.
Вот и Шакир такой же был. Никогда не скажет: «Я устал, мне некогда». Если может что сделать для людей — сделает. Бывало, Ханифа и поругивала его за это: «Отдохнул бы, а то вечно о других заботишься…» А он, бывало, только улыбнется в ответ. «Не ворчи, скажет, как старуха. Если мы, рабочие, не станем помогать друг другу, кто же нам поможет?» Вот бы теперь он увидел свою Ханифу! Или там, в бою, когда она с тяжелой сумкой на плече перевязывала раненых. Интересно, что бы он сказал? Сказал бы: «Хорошо, молодец, так и надо». А что еще он мог бы сказать?