Цветы тянутся к солнцу
Шрифт:
Газиза примерила ичиги. Великоваты, конечно. Но если подмотать что-нибудь — сойдет. Она, не раздумывая, схватила тут же в сундуке два новых полотенца, намотала их на ноги, обулась, прошлась по комнате. Накинула бешмет, платок и только открыла дверь — навстречу отец с узлом в руке.
Мальчишки, знавшие характер Хусаина, пригнувшись, нырнули у него под мышкой и вылетели на улицу. А Газиза, боясь даже думать о том, что сейчас будет, медленно пятилась в уголок, не смея поднять глаза на отца.
Хусаин сразу заметил свои
— Далеко ли собралась, дочка?
— Гулять, — пролепетала Газиза.
— Гулять? — удивился Хусаин. — Да много ли в них нагуляешься? Они с ног свалятся у тебя. На-ко вот, гуляй вот в этих, носи на здоровье…
Он развязал платок, достал пару белых подшитых валенок с красными узорами на голенищах, похлопал их друга о друга подошвами и протянул Газизе.
— На, померяй, хороши ли? — сказал он, а сам тем временем достал из-за пазухи каравай хлеба, четвертушку чаю и большой кусок сахару. — А мама-то где? — спросил он. — Скажи ей, пусть самовар поставит. Чай пить будем.
— Мама к соседке пошла, скоро придет, — робко сказала Газиза, все еще не пришедшая в себя.
— Ну, подождем, раз скоро, — согласился Хусаин и стал раздеваться.
От природы Хусаин не был робким человеком. Но с самого детства он каждый день только и слышал: «С богатым не спорь, сильного не задевай, все равно не справишься…» Он с детства привык терпеть обиды, привык терпеть нужду, привык безропотно переносить любую несправедливость. Но таких, как он сам, покорных людей он не любил. Он и Фатыйху тиранил всю жизнь за то, что была она слабой и безответной. А вот дочки ему нравились. Хоть он и поругивал их, хоть другой раз и рукам давал волю, а все равно нравились ему Ханифа и Газиза за то, что все они делали по-своему.
Вот и сейчас, увидев свои праздничные ичиги на ногах у дочери, Хусаин про себя подумал: «Молодец дочка, не теряется».
— Ну, давай ногу, не бойся, — сказал он, присев на корточки, как с маленькой, снял с Газизы ичиги, размотал полотенца и надел промерзшие валенки. — А ну пройдись, пройдись, а я посмотрю, как они на тебе. Хороши! Ты в них, как байская дочка, — приговаривал он, сидя на корточках, пока Газиза в белых валенках ходила по комнате.
Вдруг Газиза остановилась и сказала:
— Папа, а можно я завтра в школу пойду?
— Пойдешь, дочка, пойдешь. Кому же и ходить, если не тебе? Ты ведь дочка Хусаина все-таки. Вот завтра и пойдешь. Я тебя сам отведу. Учись, дочка.
— Смотри-ка, смотри, Газиза пришла! — крикнул Матали.
— Ой, правда, Газиза, — сказал Совенок.
Газизу, несмело вошедшую в дверь школы, окружили знакомые и незнакомые ребята.
Газиза растерялась было, но ее тут же выручила Галия. Дома она тихоней была, рта лишний раз не откроет, а тут вон какая бойкая.
— Ну
Ребята осмотрели новенькую с ног до головы и стали расходиться. Тишина, на минуту установившаяся в школе, снова уступила место разноголосому гомону ребят. Возле Газизы остались только ее старые друзья — Галия, Матали и Совенок.
Они о чем-то спрашивали Газизу, хвалили ее валенки, что-то рассказывали. Но Газиза не слушала их. Она с изумлением осматривала просторную комнату.
«Такой комнаты и у Хакимзян-бая нет, наверное», — думала она и радовалась, что будет учиться в такой большой комнате.
— Идем за нашу парту, — сказала Галия, взяв Газизу за руку.
— Куда? — не поняла Газиза.
— За парту, дурочка! — засмеялась Галия. — Ты что, парту никогда не видала?
— Не видала.
— Вон она, наша парта, — смеясь, сказала Галия и показала на большой стол, стоявший впереди. — Мы тут втроем сидели, а теперь будем вчетвером сидеть. Подвинься, Совенок. Здесь Газиза сядет.
Гапсаттар охотно подвинулся, уступая Газизе место, и, как только она уселась, сказал хвастливо:
— А у нас учительница такая…
— Вот сейчас придет, сама увидишь, — поддержал товарища Матали и, глянув в окно, крикнул: — Идет!
Все посмотрели на окно. Газиза тоже обернулась в ту сторону.
У больших окон нижняя часть стекол обледенела за ночь. Сейчас, от теплого дыхания ребят, лед понемногу таял. На подоконник стекала вода. Какая-то девочка, сидевшая поближе, макала палец в ту воду и рисовала на стекле смешные рожицы.
Но тут она сразу оставила свое интересное занятие. И другие ребята, до того носившиеся по классу, быстро расселись по местам и притихли. Так тихо стало, что со стороны могло показаться, что нет на свете детей тише этих. Только пыль, сверкавшая в солнечных лучах, да капельки пота на лбах у ребят напоминали о том, что тут творилось минуту назад.
За дверью послышался стук каблучков, дверь открылась, и, окутанная холодным воздухом, вошла учительница.
Ребята с грохотом встали за своими партами. Матали толкнул Газизу в бок и прошептал:
— Встань скорее. Когда учительница входит, ее встречают стоя.
Но Газиза продолжала сидеть. Глядя на учительницу, она застыла, как каменная. Учительница, о которой ребята говорили с таким почтением, оказалась самой обыкновенной молодой женщиной, старой знакомой Газизы, тетей Тагирой, с которой девочка вместе лежала в больнице.
Когда Газизу положили в больницу, она сначала даже не знала, где она лежит. Голова трещала, из раны все время как будто вырывались огненные иглы и бегали по всему телу. Девочка стонала, хрипела и долго не приходила в сознание.