Да будем мы прощены
Шрифт:
– Еще не приглашал. Ты спрашиваешь, потому что сама хочешь поехать?
– Я не поеду, – говорит она. – Это было бы очень странно. Что скажут мои дети, если я поеду в Южную Африку на бар-мицву твоего племянника? Они ведь даже с тобой не знакомы.
– Вот об этом я и думал, но не хотел говорить. Как ты понимаешь, приглашение открыто для тебя, твоих родных, мужа, детей, кого хочешь…
– Отлично звучит, как семейка Брэди с промискуитетом.
– А еще, – говорю я тоном телеведущего, вываливающего кучу призов на стол, – я был бы очень рад как-нибудь познакомиться с твоими
– Каким образом познакомиться? Придешь к обеду, я тебя представлю: «Детки, вот это дядя, с которым мамочка играется, пока папа занят вулканизацией?»
– Можно представить меня как твоего друга, – предлагаю я.
– Я подумаю, – говорит она. – У замужних женщин не должно быть друзей мужчин.
– Времена меняются.
Я нагружаю корзину портативными тюбиками зубной пасты и шампуня, а Черил пытается меня уговорить «сделать» ее в новой бакалейной секции – она называется «Взял и пошел». Черил считает, что мы должны устроить какое-то сексуальное приключение в каждой лавочке этого молла. Мы прошли примерно четверть пути по этому подковообразному строению, но я не сомневаюсь, что продавцы, охранники и прочий персонал нас узнает. Возможно, потому, что мы часто здесь бываем – как старые дамы, прогуливающиеся по магазинам для моциона, – или потому, что они обмениваются видеозаписями с камер наблюдения.
Я кладу в корзину одноразовые зубные щетки, и тут у меня звонит телефон. После четырех звонков прекращает звонить, начинает снова.
– Это она, – говорит Черил. – Кто же еще звонит два раза подряд? Можешь с тем же успехом ответить.
– Алло? – говорю я.
– Я папу не могу найти, – сообщает Аманда в панике. – Он ушел куда-то.
– Где ты?
– В каком-то дурацком торговом центре, возле парковки.
– Что говорит мама?
– Я их послала в «Дейри квин», пока относила покрывало с дивана в химчистку – не хотела, чтобы они смутились, когда я стану объяснять про фекалии на покрывале. – Хотя я громкую связь не включал, но каждое слово доносится громко и отчетливо и до Черил, и до любого, кто ближе десяти футов. – Мама сказала папе, чтобы брал мороженое без орехов, они нехороши для его дивертикулов, и он психанул и выбежал. Я пытаюсь его искать, но она не может за мной угнаться.
– Посади ее в машину, пока ищешь, или посмотри, можно ли ее кому-нибудь поручить на несколько минут.
– Спроси, есть ли там рядом «Хоум депо», – шепчет Черил. – Мужчин к железкам тянет.
– «Хоум депо» там есть поблизости?
– Есть, – отвечает она.
– Посмотри там. И найди кого-нибудь в оранжевой куртке и скажи, что ищешь пропавшего.
После небольшой паузы Аманда сообщает:
– Оранжевые куртки предупреждены. Погоди – кто-то что-то в уоки-токи говорит… Его видели там, где сантехника. Он отливает в унитаз, установленный на витрине. Я туда иду. Он меня видит, идет в другую сторону, бежит. Мой отец убегает, я должна идти. Потом перезвоню.
Она вешает трубку.
Пока я говорю, Черил набирает в мою тележку предметы, которых я не замечаю до самой кассы: клизмы, тампоны, подгузники для взрослых, клейкая лента. Сейчас она сама где-то рядом с косметикой.
«Что ты об этом думаешь?» – спрашивает она эсэмэской.
Я поворачиваю голову. Черил стоит в конце прохода. Увидев, что я обернулся, поднимает рубашку и показывает голую грудь с наклеенными ресницами.
У меня сердце колотится быстрее. Кто-нибудь видел?
– Это ваше? – спрашивает человек за кассой, беря из моей корзины большой тюбик лубриканта.
– Нет! – говорю я, копаясь в своей тележке и вынимая глицериновые свечки. – Мое только «Пюрелл» и тюбики. Кто-то перепутал мою тележку со своей.
Я вытаскиваю коробку мидола и оставляю на прилавке.
«Не только мне смешно», – пишет Черил.
– Как можно перепутать тележки, если покупаешь подгузники и большой флакон магнезии? – бурчит кто-то.
– Да он просто смущается, – отвечают ему.
– Ничего я не смущаюсь, – говорю я. – Я покупаю принадлежности в дорогу, еду в отпуск с семьей.
Ко мне подходит охранник:
– В чем проблема?
– Эти люди говорят, будто меня смущает содержимое моей корзины, а я говорю, что мне кто-то туда подложил всякого, но мне никто не верит.
– Вы это хотите купить или нет?
– Нет! – Я поднимаю руки вверх, будто сдаваясь. – Забудем. Зайду в другой раз.
– Послушайте, мистер, берите что вам нужно. Не позволяйте себя запугать.
– Я не запуган, – говорю я, и карман снова вибрирует.
«Жалкий лузер», – пишет Черил.
Я оплачиваю, охранник провожает меня к двери. На рамке я начинаю сильно гудеть и останавливаюсь – знаю, что Черил откуда-то смотрит и смеется.
– Идите, – говорит охранник.
– Но я же звеню!
– Украли что-нибудь? – интересуется он.
– Нет, конечно.
– Ну так идите.
– Я эти фальшивые ресницы на сосок приклеила и понятия не имею теперь, как их снять. Не подумала, насколько на сосках кожа более чувствительна, – говорит Черил, когда я подхожу к ней.
– Попробуй жидкостью для снятия лака.
– Пробовала, в третьем пролете. Оттого и опоздала.
– Ну, придется тебе их носить, пока не отвалятся, – отвечаю я, ничуть не тронутый ее трагедией.
Она засовывает руку мне в задний карман и достает пачку металлизированных этикеток со штрихкодами.
– Ты свободен, – говорит она.
– Ты несколько переходишь границы, – говорю я.
– Признаю, – соглашается она. – Я ревную.
– Кого и к кому?
– Тебя к этой твоей как-ее-там.
– К Аманде.
– Вот именно.
В воскресенье, привезя Рикардо в дом тети, я говорю Кристине и дяде, что планирую ехать в Африку на бар-мицву Нейта. Описываю поездку, объясняя, что в процессе празднования нам придется зарезать и сварить козла, что будут танцы, будут люди в традиционных расшитых костюмах, будут старинные барабаны и перья в волосах. Видно, они это считают диким.
Кристина мотает головой:
– Не понимаю, зачем нужно ездить в прошлое, когда прямо перед вами будущее.
– Он историк, – объясняет Рикардо. – Он живет в прошлом. Весь день читает книги о том, что уже случилось.