Далеко ли до Сайгатки?
Шрифт:
Борис Матвеевич развернул листок.
— Посмотрим, посмотрим… — замурлыкал он, подставляя листок под свет луны. — Ага, из Москвы. «Карты найдены чердаке сундуке… Выезжаем вместе Варварой». Чудесно! «Чердаке сундуке». Значит, едут обе. Прелестно! Воротовщики спят ещё?
— Спят. Вера Аркадьевна только с поля вернулись.
— Тогда её ко мне срочно. Да пусть последние пробы с собой захватит! Действуй.
Борис Матвеевич посмотрел на небо и задвинул щит.
Дрова в печке вспыхнули.
— «Выезжаем Варварой… чердаке сундуке»… — ещё раз с удовольствием
Борис Матвеевич убрал со стола чертёж и вернулся к роялю. Тот занимал добрую треть эстрады, отделённой от зала холщовой занавеской.
Стоя, Борис Матвеевич снова ударил по клавишам и громко засмеялся.
…Новый клуб, в котором вот уже две недели как поселился начальник стоявшей в Сайгатке геологоразведочной партии, был ещё не достроен. Борис Матвеевич Бурнаев поселился в клубе с тех пор, как туда привезли из райцентра рояль для будущей самодеятельности, потому что был не только геологом, но и страстным музыкантом. И теперь по вечерам, а иногда и по ночам, работая над геологическими картами, нередко давал себе волю поиграть. Да так хорошо, что к клубу сбегались послушать его игру колхозные девушки, парни и даже ребятишки.
Клуб стоял посреди широкой сайгатской улицы.
По обе стороны выстроились пяти- и семиоконные, с железными крышами избы с богато убранными палисадниками. Пышнолистые черемухи, рябины с нежными узорными листьями и густые вишни тянулись из них, прикрывая окна с резными наличниками. За избами густо зеленели огороды. Вдоль оврага у ручья бежали заросли малинника, отгороженного, как стеной, высокой крапивой.
В это раннее июньское утро Сайгатка ещё спала.
Из проулка, шагах в сорока от клуба, выбежала босоногая худенькая девчонка с тонкой рыжеватой косицей. Она остановилась у колодца, покосилась на задвинутое фанерой окно клуба, повертелась и юркнула обратно в проулок, к дому с голубыми наличниками.
Во дворе она быстро перебежала под навес к сараю. Подёргала его ворота, но они были заперты изнутри. Тогда она легла на утоптанную землю и ловко перекатилась через широкую щель в сарай.
Там было темно, сладко пахло сеном. Девчонка, оглядевшись (из-под крыши просачивалось бледно-голубое небо и освещало гору наваленного до крыши сена), нащупала зарывшуюся в сено лесенку и проворно полезла по ней.
— Спирька, а Спирь… — сердито проговорила она, добравшись до верха. — Ты здесь, что ли?
— У-х-хр… — ответили из сена.
— Да Спирька же!
— А-х-хр… Что тебе?
Сено заворочалось, из него высунулся заспанный мальчишка лет тринадцати.
— Со станции в сельсовет звонили — инженер Бурнаев чтоб лошадь за гражданкой срочно послал! — выпалила девочка.
— За какой гражданкой?
— А я знаю? Дальше чего делать?
Спирька почесался и сел. Сухая травина застряла у него в волосах. Голубая рубаха сбилась набок. Весь он, сонный и розовый, пропах душистым сеном.
— К Борису Матвеевичу бежи.
— А спит ещё?
— Ты, Ганька, чем языком трепать, бежи лучше к Вере Аркадьевне, — строго сказал проснувшийся совсем Спиря.
Ганька проворно засчитала перекладины лесенки голыми ногами. Так же, как раньше, перекатилась из сарая и задами, через огороды, побежала к крайней от околицы избе с тремя большими черёмухами в палисаднике. Здесь квартировала помощница Бориса Матвеевича, молодой геолог Вера Аркадьевна Грай. А Спирька, пригладив пятернёй волосы, спустился с сеновала и пошёл к клубу.
Дверь клуба была уже открыта. Борис Матвеевич в фуражке и высоких сапогах сидел на крыльце и строгал ножом какой-то колышек. Рядом на ступеньке лежали ещё несколько таких же колышков, перенумерованных чёрной краской.
— Дело такое, — сказал Спиря сиплым баском. — Со станции в сельсовет звонили. Лошадь чтоб выслать. За гражданкой.
— Знаю. Уже знаю. Плохо ты работаешь! — ответил строго Борис Матвеевич. — Пегого запряжёшь в таратайку и поедешь.
— Есть.
— Сейчас же поедешь, чтобы к полудню обернуться. Сена побольше в плетёнку подложи!
— Есть!
Спиря галопом, сдерживая вздувшуюся пузырём рубаху, побежал на конный двор.
Колхоз ещё только просыпался. У избы председателя возилась с овчиной его хозяйка. По всей Сайгатке разноголосо кричали петухи. Навстречу Спирьке от околицы вихрем опять неслась босоногая Ганька.
— Спирь, а Спирь! — издали кричала она.
— Чего ещё?
— Там, будто на разъезде, станции не доезжая, ещё девчонка какая-то загодя сошла! Тоже до Бориса Матвеевича справлялась! Так, может, и за ней лошадь надо?
— Кто сказал?
— Дяденька Кирилл. С шурфов мимо разъезда ехал, видел!
— Девчонка?
— Ага.
— Вера Аркадьевна знает?
— Ага.
Спирька молча повернул обратно к клубу.
Борис Матвеевич стоял теперь у крыльца и объяснял что-то высокому парню в клетчатой ковбойке, своему коллектору Анатолию Ивановичу Азбукину, которого все в Сайгатке звали просто Толя. Тот внимательно слушал, похлопывая ивовым прутиком длинные ноги в брезентовых сапогах.
— Дело такое… — сказал Спиря, подходя размашистым шагом, чтобы Борис Матвеевич не подумал, что он торопится. — На разъезде ещё одна сошла, до вас справлялась.
— Кто такая? Что за ерунда?
— Девчонка будто. Так, может, нужно чего?
— Обо мне? Девчонка? Ничего не понимаю!
— Батя с шурфов ехал, видел.
— Да, но почему же на разъезде? От разъезда сюда, правда, значительно ближе… Если это Варвара, они бы должны вместе… А-а, повздорили!
И Борис Матвеевич, откинул голову, громко, от души, расхохотался. Толя посмотрел на него, выставил большой кадык и тоже засмеялся.
— Уверен, что она… Пожалуй, вторую лошадь посылать придётся, э? — Борис Матвеевич озорно прищурился на Спирьку, потом на Толю и подмигнул обоим.