Дальней дороги
Шрифт:
– ...Создание нового человека. Именно так!
Интересно, как этот: изумится сразу, или начнет докапываться до сути?
– Нового? Чем же он будет отличаться от старого?
Копается. Из въедливых.
– О, многим!
– Четыре руки будут, что ли?
Прикинулся недоумком. Ходят, отнимают время. Времени мало, тот рамак был прав. И все-таки мы успеем. Эксперимент поставим. И заставим многих задуматься.
Может быть, одного эксперимента будет мало? Ведь результата придется ждать долго, долго...
– ...Почему - четыре руки? Анатомию и физиологию мы не затрагиваем. Психика - вот главное!
Правильно, только так кричать не следует.
– Ведь основным рубежом в исследовании космоса сейчас является именно рубеж психический. Не при полетах в Солнечной системе, конечно. При достижении отдаленных миров, при их освоении, приспособлении для жизни. Бесконечность расстояний, разлука навсегда, смена поколений в полете - все это слишком гяжело для человеческой психики. А ведь это не главное. Основное - то, что человек в космосе никогда не 1увствует себя дома. Космос - всегда враждебная среда.
– Это не ново.
– Но от этого никому не легче, не правда ли? До тех пор, пока человек не почувствует себя в пространстве - своим, он не сможет по-настоящему приняться за осуществление своей задачи: расселения в Большом космосе. Следовательно, психика человека нуждается в некоторой перестройке...
Интересно, когда твои взгляды высказывает кто-то другой. Слышишь все словно в первый раз. Каждое слабое место само бросается в глаза. Но ведь пока что слабых мест не было?
Нет. И не должно быть. Но послушаем еще.
Волгин откинул кресло у рабочего стола. Уселся и закрыл глаза, чтобы лучше воспринимать звуки.
– ...А механизм влияния вас не интересует?
– Но я, кажется, вас задерживаю?
– Ладно. Садитесь и старайтесь понять.
Послышался свистящий шорох; это Витька чересчур сильно двинул стул. Волгин зажмурился. Сейчас эта принадлежность мебели врежется в кристаллическую путаницу, именуемую контрольным блоком (правильнее было бы назвать ее контрольной кучей), возвышающуюся посредине лаборатории. Миновать ее, судя по тому, откуда доносились голоса, стул никак не мог. Три, два, один...
Звона не последовало. Адресат сумел все-таки перехватить. Недурная реакция. Хорошо. Во-первых, не пострадал блок. Во-вторых...
Во-вторых, если не очень привередничать, то вообще все хорошо.
Волгин позволил себе на минуту расслабиться в кресле. Взгляд его лениво скользил по столу. Не в поисках чего-либо, а так - отдыхая. На столе все было знакомо, все на своем месте: прежде всего - порядок. От раскрытой рабочей тетради взгляд пополз дальше, ни на чем не намереваясь задерживаться. И вдруг остановился. Это еще что такое?
Это были цветы. Полевая гвоздика в лабораторной мензурке. Цветы. Только и всего. Черт, как хорошо:
Резким движением Волгин схватил мензурку; вода перебрызнула через край, но он не обратил на это внимания. Цветы. И карточка. Два слова: "С сорокалетием". Ну, спасибо. Вспомнили.
А кто бы это вспомнил?
Мысль пришла непрошенной. А вдруг это?.. Мысль была горька и сладка вместе. Волгин заставил себя усмехнуться, покачать головой. Нет. Нереально. Это было и прошло. А еще вернее: не было - и прошло. И достаточно об этом.
И все же...
Да нет, это не она. Если бы она, здесь было бы написано еще что-нибудь. Например: только не надейся, это - просто так, выполняю правила приличий. Или еще что-то в этом роде. Увы, мол, ничего не поделаешь...
Конечно, после такого промежутка времени о подобном внимании с ее стороны и мечтать бесполезно. Цветы! В сорок-то лет начинаешь понимать такие вещи. Женщина мужчине - цветы? Вряд ли. Новую книгу или запись, старое вино, - это да. Кстати, и почерк-то не ее. А какой - ее?
Вместо того, чтобы размышлять над разными тонкостями предстоящего эксперимента, Волгин принялся вспоминать - и действительно вспомнил, что ее почерка не знает. Да и ничьего не знает. В наше время звонят по видеофону, шлют телеили фонограммы. А писать - не пишут.
Значит, не она, решил он окончательно: то, что он не знал ее почерка, его в этом убедило почему-то. Кто же? Стоп. А если...
Нет. Не может быть. Но - проверим.
Волгин вместе с креслом повернулся направо, к информатору, набрал нужный шифр. Информатор несколько секунд молчал, разбираясь, наверное, в самом свежем материале. Наконец, отбарабанил деревянным голосом:
– В ближайшие дни прибытие кораблей Дальней разведки не ожидается.
Отбарабанил и умолк. Честный, ни на что не претендующий автомат, не какой-нибудь рамак!
А ведь и рамак тоже - железо железом.
Значит, цветы поставила не она. Еще их могли поставить сентиментальные флибустьеры Дальней разведки, но они их тоже не поставили, потому что еще не прибыли. Жаль, что не прибыли: поддержали бы в решающие дни. Словом, примем в качестве рабочей гипотезы, что цветы преподнес Витька. Начитался чего-нибудь трогательного, взял и преподнес. Да, что он там, Витька?
Волгин постарался выбросить цветы из головы, и лишь после этого вновь стал слышать голоса, звучавшие в соседней комнате. А вслушавшись, явственно ощутил, как лютая злоба подступает к самому горлу.
3.
– Вот, - заканчивал в этот миг Витька.
– Вот как мы зто собираемся сделать. И вот для чего.
– Как, - задумчиво протянул гость, - мне понятно.
И Волгину вновь почудилось, что где-то уже слышал он такую манеру растягивать слова в минуту задумчивости.
– А для чего - разве вам не ясно?