Дальние снега
Шрифт:
Надо бы подготовить рекомендации тайному совету, напомнить, что Петр I издал указ, запрещающий помещикам приводить крестьян в конечное разорение.
Ходоки, однако, достойны сурового наказания. Их просьба отписать крепостных от законных владельцев не токмо предерзостна, но прямо преступна. Чтоб неповадно было им с такими челобитными шастать, да еще без дозволения господ, надлежит бить кнутом без пощады…
Затем барон вызвал к себе канцеляриста преклонных лет Михайлу Ендовицкого с корреспонденцией иностранных послов.
Конечно, было бы наивно полагать, что дипломаты могут доверить частной переписке какие-либо серьезные секреты. И все же… и все же… Тем более что Михайло великий мастер по тайному вскрытию писем. Он так ловко разрезал сургучные печати, а потом склеивал их, что в увеличительное стекло ничего не обнаружишь.
Иностранные послы норовили подсечь свою рыбку в мутной воде дворцовой сумятицы. Многие вожделели: власть ослабеет, гляди, вчерашние бояре похоронят Петровы реформы, возвратят Россию с отсталости.
Михайло с поклоном протянул вице-канцлеру готовые копии писем. Остерман пробежал их глазами и пообещал канцеляристу:
— Жди к рождеству прибавку к жалованью.
Михайло скромно потупился:
— Премного благодарен…
В это время в кабинет Остермана ворвался Иван Долгорукий. Вот никак не мог Андрей Иванович привыкнуть к этим внезапным налетам.
— Хватит, барон, штаны протирать — его величество приглашает тебя поехать с нами сейчас же на охоту!
Сатана побери ваши охоты, до них ли ему! Но и отказаться было невозможно.
— Это большая честь для покорнейшего слуги императора, — сказал Остерман. — Немедля приду…
Долгорукий убежал, а вице-канцлер уложил в небольшую сафьяновую сумку копии с писем послов, сунул сумку в широкий карман кафтана и отправился к Лефортову дворцу.
Там уже бурлил людской поток: толклись почти все Долгорукие, щебетала любительница приключений царевна Елизавета в охотничьем костюме, не знали, куда девать себя, жеманные фрейлины, пробегали пахнущие псиной егеря, ведя борзых на сворах.
Остерман ненавидел эти выезды на охоту. В прошлый раз он верхом трясся лесной тропой, когда егермейстер показал молодому императору на вырытую в снегу яму, из которой шла струйка пара:
— Ведмедь.
Все спешились, сполз с седла и Остерман.
Вдруг у Петра заплясали чертинки в выпуклых глазах.
— Андрей Иванович, — лукаво обратился он к воспитателю, протягивая ему отделанный серебром английский карабин, — а ну-ка покажи нам свое искусство.
Это было так неожиданно, что Остерман растерялся.
— Что вы, ваше величество! — взмолился он. — Да я с трех шагов в дерево не попаду.
— Приучайся! — настаивал Петр. — Я так хочу! — капризно добавил он.
Остерман, обреченно вздохнув, взял карабин.
— Подымай медведя! — приказал Петр егерям.
Один из них — саженного роста — стал ширять рогатиной в берлогу, приговаривая:
— Полно спать, Михайло Иваныч, выходи гостей встречать.
В берлоге послышалось недовольное кряхтенье, а вслед за ним злой рев, и показалась бурая голова зверя.
Остерман вжал приклад в плечо, зажмурившись, выстрелил. Отдача шатнула его, чуть не сбила с ног. Как позже выяснилось, пуля срезала у зверя кончик уха. Медведь, яростно рыча, легко выскочил из берлоги, повел злобными глазками и огромными прыжками бросился на людей. Но в тот же миг два егеря вонзили ему в бок и брюхо рогатины. Медведь упал с жалобным ревом, пытался подняться. Петр, выхватил из рук Остермана карабин, в мгновение зарядил его и выстрелил. Медведь задергал лапами и вытянулся в луже крови.
— Эх, барон, ты и стреляешь, как баба! — злорадно сказал Иван и расхохотался.
…Остерману удалось незаметно улизнуть с охоты в домик, выстроенный неподалеку по царскому указу. Здесь у барона была своя комната с камином. Остерман заперся, зажег свечу и, раскрыв сумку, стал снова, на этот раз внимательно, вчитываться в копии писем посланника Пруссии Мардерфельда, английского — Витфорда, голландского резидента де Биэ. В письме испанского посла герцога де Лириа он наткнулся на любопытное место: «В России всяк дворянин хлопочет о личной выгоде и ради своей цели готов продать отца, мать, родных и друзей».
Ну что ж, наблюдение не лишено меткости. А вот строки и похлеще: «Все в России в расстройстве. Царь не занимается делами, денег никому не платят, и бог знает до чего дойдут финансы: каждый ворует, сколько может… Учреждения остановили свои дела, жалоб бездна, каждый делает то, что придет ему на ум!»
…Остерман аккуратно сложил письма и прислушался. Ловчие трубили конец охоты. Вскоре в большой соседней комнате послышались громкие голоса — возвратились Петр и Иван. Комната эта была отделена от спаленки вице-канцлера лишь дощатой перегородкой, выкрашенной под дуб.
Задув свечу, Остерман прильнул к щели. В ярко освещенной комнате юнцы сидели на толстом персидском ковре перед жбанами с вином. У Петра были здесь изрядные запасы их в дальнем шкафу. Остерман успел как-то обследовать его погребок: рейнвейн соседствовал с каталонским, бордо — с хересом.
Судя по форме жбанов, винолюбы пробавлялись бургундским и мадерой. Ну, да дьявол с ними! Чем бы ни тешилось их величество, лишь бы подписывало нужные указы и не заставляло его охотиться на медведей.