Дальний свет
Шрифт:
— Так, говорю сразу: ничего страшного. Расформировывать никого не будут.
Все затихли и как один развернулись к ней в ожидании подробностей.
Та села за свой стол и уже спокойнее продолжила:
— Если коротко, просто придут с частными проверками — в деканат, может, ещё куда-то… Будут, так сказать, выявлять неблагонадёжные элементы, — она искренне улыбнулась шутке. — И если что, с ними разбираться отдельно. Вы же к таковым не относитесь, правильно я понимаю?
— Неблагонадёжные элементы? — язвительно протянул Феликс.
— Ну я же попросила не дёргать, — Китти плавно вывернулась. — А что именно будут проверять, не знаете, если не секрет?
Та несколько потерялась:
— Нуу… всякие формальные документы, как я понимаю. Разные справки… или вот грамоты, которые давали в ноябре. Их ведь все отдали сразу, да?
Феликс уверенно кивнул, переглянулся с Рамишевым и Пурпоровым (лица их довольно плохо скрывали отчаяние), повернулся к Уле — но тот держался так, будто его всё это не касалось.
Долбанный День демократии, назначенный Чексиным и возведённый Нонине в ранг праздника абсурда с торжественным шествием-принудиловкой… Кто бы сказал тогда, что цветастые грамотки с печатями, что выдавали студентам-участникам, понадобятся кому-то теперь, спустя почти полгода. (А всё-таки, вспомнил он, это было классно — объявить протест и гордо отвергнуть всеобщий балаган).
А вообще говоря, он влип. И ладно бы только он — что ещё туда-сюда — но вместе и все те, кто пошли за ним (вернее, как раз никуда не пошли). А это уже отдавало катастрофой.
Китти он нашёл в коридоре возле окна, на большом перерыве.
— Слушай, — Феликс придвинулся к ней без предисловий, — а эти грамоты правда хранятся в деканате?
— Насколько мне известно, да, — ответ на заданный вопрос, ни словом больше.
— А если, например, отпечатать где-нибудь такие бумажки, подписать и принести, как думаешь, поймут, что фальшивка?
— Если бы сразу, скорее всего, никто бы не обратил внимания. Принесёшь сейчас — конечно, придерутся и найдут сто отличий.
Это было ожидаемо — сам Феликс предполагал то же.
— А если грамоты будут? — торопясь, продолжил он. — Ты же смогла бы их подкинуть к остальным? Как будто они там и были?
— Ничего план, — Китти обрисовала взглядом круг. — Непонятно только, почему я.
— Тебе же это легче лёгкого.
— Ну, не сказать, чтоб настолько легче… — протянула она, отходя несколько дальше по коридору. Феликс неотрывно следовал рядом. — В деканат меня, положим, пустят, но там всегда кто-то есть. А в открытую копаться в бумагах… Не думаю, что на это посмотрят сквозь пальцы.
— Да ладно! Тебя там все любят, и вообще, ты гений мимикрии.
Китти остановилась в нарочитом удивлении:
— Как интересно. То есть, когда я иду со всеми на ноябрьское шествие, это трусость и приспособленчество, теперь же я вдруг становлюсь гением мимикрии. Вы отлично играете словами, господин Шержведичев, — губы чуть заметно дрогнули в усмешке, но Китти уже отвернулась и пошла дальше. — Знаешь, вылететь из-за того, что кому-то приспичило побунтовать не вовремя… Тоже не хочется.
Феликс собирался было сказать всё, что о ней думает и гордо удалиться, но уже отдёрнувшись и отойдя на несколько шагов, понял, что искать помощи ему больше не у кого.
— Ну ладно, ладно, — он резко развернулся на ходу, вернулся к Китти. — Чего ты хочешь?
Она остановилась, взглянула наконец прямо и серьёзно.
— Чтоб ты извинился.
— За разговор полугодичной давности?
— Да.
— И это всё?
— Да. Это всё.
— Ну… — он пожал плечами. — Ну ладно, извини.
Китти продолжала изучать его любопытствующим взглядом.
— Что? Не засчитывается?
Она промолчала.
— Китти! — не выдержал Феликс. — Ну в самом деле! Да, виноват, был неправ, была эта демонстрация, захотелось выпендриться… Да, сказал фигню. Я не думал, что тебя это заденет. Извини, пожалуйста, — Китти не думала прерывать его. — Слушай, тебе это на бумажке написать, чтоб ты могла перечитывать ночами?
— Не надо, — она на секунду удовлетворённо прикрыла глаза, будто получила всё, что хотела. — Смотри, давай так. На следующей неделе День революции, и по идее на время торжественной части все должны собраться в зале. Если к тому времени грамоты будут, я попробую.
— Будут, — заверил Феликс, сжав её руку. — Я тебе гарантирую, что будут.
Китти зачем-то притормозила авто.
— Что такое?
— Ничего. Сейчас поедем.
Он хотел было расспросить, но раздумал и снова отвернулся на дорогу впереди. Мало ли, какие у неё причины: чего вообще ожидать от человека, пытавшегося себе… Ладно, ему, наверно, показалось, никто не делает это ключами от машины.
Через минуту поехали дальше.
«Настоящие» грамоты, конечно, легче всего было достать через Гречаева: недаром неофициально он слыл почти что первым человеком в его типографии, да и других каналов связи у него было хоть отбавляй. Феликс наскоро обрисовал ситуацию, не вдаваясь в подробности мотивов и детали плана.
Гречаев ничего не спросил и даже, к удивлению, не стал упрекать Феликса в неосторожности и недальновидности, как это за ним водилось. Вместо того он внимательно выслушал, какими должны быть грамоты (да, образец известный… с печатью тоже проблем не возникнет, а имена в строчки вписывали сами получатели, для экономии, наверно) и сказал, что к утру Дня революции как раз будет готово.
Феликс уже хотел попрощаться, как вдруг вспомнил.
— Подожди, — опыт уже учил, что такие вещи лучше оговаривать сразу. — Я тебе буду чем-нибудь должен?
— Так… — Гречаев на момент задумался. — Давай вот мы с тобой потом об этом поговорим. Сейчас не дёргайся, уладь спокойно все свои дела… А там посмотрим.
При следующей остановке Феликс уже не мог не посмотреть внимательней. Китти сидела с закрытыми глазами и не двигалась.
— Всё в порядке?
— Да, — как будто через силу ответила она.
— Точно?
Она открыла глаза; не говоря ни слова, нажала на педаль и повела машину дальше.
Вид у неё был определённо не самый здоровый, понял сейчас Феликс. Он по наитию протянул руку, приложил ладонь к её лбу.