Дальтоник
Шрифт:
— Вы, конечно, читали доктора Курта Эрнста?
— Немецкий психиатр, эксперт по творчеству душевнобольных? — уточнил Фримен. — Разумеется.
— Доктор Эрнст также историк искусства. Я познакомилась с ним несколько лет назад на выставке душевнобольных в Центре рисунка. Говорят, он сейчас в Нью-Йорке. Я позвоню ему, попрошу посмотреть эти картины. Надеюсь, не откажет.
— Тут вроде как цветовой план, — произнес Перлмуттер, рассматривая рентгенограмму.
— Но он отошел от него. — Кейт указала на цветную фотокопию соответствующей картины в натуральную величину. — Видите, написано «желтый»,
— Парень очень организованный, — заметил Браун. — Все за собой тщательно убирает. Пытками не занимается, то есть не убийца-садист. Но потрошит тела жертв, как безумец. Очень странно.
— Эти люди живут в мире своих причудливых фантазий, — проговорил Фримен. — Пока мы не знаем, какая у него фантазия. Но то, что это какой-то ритуал, сомнений не вызывает.
— Включая и выбор проституток? — спросил Перлмуттер.
— Вполне возможно. Мы поймем его только тогда, когда узнаем, что им движет. Но у этих ребят часто не одна, а несколько маний.
— Полагаю, ключ к разгадке в этих картинах, — сказала Кейт. — Что они для него?
— Приношения жертве? — предположил Фримен.
— Возможно. — Кейт начала ходить по комнате, не замечая, что обмахивается рентгенограммой. — Он приносит картины специально, чтобы оставить на месте убийства. Зачем? Хочет, чтобы их обнаружили, или ему это безразлично?
— Верно, — сказал Фримен. — Продолжайте.
Кейт остановилась, перестала обмахиваться.
— А если он приносит их, чтобы как-то использовать, а затем, когда они становятся ненужными, теряет к ним интерес?
— Вот это самое главное, — воскликнул Фримен, — понять, как он их использует!
Кейт задумалась.
— Он пишет названия, но потом кладет на данную область совершенно другой цвет.
— Чудно как-то. — Браун развел руками.
— Вы правы. Но некоторые художники делают подобные вещи из концептуальных соображений.
— Концептуальных? — удивился агент Собецки.
— Художников-концептуалистов интересует природа искусства, — объяснила Кейт.
— В каком смысле? — подал голос Грейндж.
— Они иллюстрируют идеи. Например, Джаспер Джонс. Он концептуалист не в чистом виде, но использует в работе отдельные концептуальные понятия. Погодите, погодите… — она посмотрела на рентгенограммы, — это невероятно, но наш клиент в чем-то копирует метод Джаспера Джонса.
— Как это понять? — спросил Браун.
— Хм… у Джаспера Джонса есть серия картин, где вся поверхность покрыта густыми мазками какой-то краски, скажем желтой, а поверх он пишет слово «желтый».
— И что это означает? — осведомился Грейндж.
— Джонс указывает на различие между словом «желтый» и желтым цветом. Подчеркивает, что цвет изображают двумя способами: с помощью слова и образа. В первом случае они совпадают, слово «желтый» и пространство, заполненное желтым цветом. Вы меня поняли? — Она посмотрела на мужчин, заметив, что они с трудом постигают ее объяснения. — Но часто Джаспер Джонс поступал иначе, — почти так же, как наш клиент, — покрывал пространство картины, скажем, желтой краской, а писал «синяя». То есть отрицал реальность того, что вы видите.
— Зритель воспринимает цвет как желтый, но читает «синий», —
— Правильно.
— Чтобы заставить зрителя думать, что на самом деле означает слово «синий»? — спросил Перлмуттер.
Кейт кивнула:
— Именно. Он заставляет вас думать о цвете. О том, как художник использует его. Натуралистично или абстрактно.
— Так же поступает и наш клиент? — спросил Браун. — Играет с нами подобно этому вашему художнику?
— Может быть. — Кейт на секунду задумалась. — Но он прячет слова под краской. Поэтому, если бы у нас не было рентгенограмм, мы не знали бы, что он с нами играет. К тому же он вряд ли настолько искушен, чтобы дразнить нас такими высокими фантазиями. — Она посмотрела на фотокопии картин из Бронкса. — Меня сбивает с толку вот что. С одной стороны, работы, несомненно, любительские. То, что сейчас называют живописью аутсайдеров. Это подтверждают каракули, которыми он исписал края. А с цветом использован концептуальный прием, с которым он в принципе не может быть знаком. Будь наш клиент профессионалом, я знала бы его работы. И другие тоже. Но нельзя исключать, что он видел какие-то картины Джаспера Джонса и подражает ему. И эти странные слова для обозначения цветов…
— Какие? — спросил Браун.
— «Яркий арбуз» и «ослепительный». Кто-нибудь из вас может объяснить, что это значит?
Никто из мужчин не имел ни малейшего понятия об этом.
Браун вздохнул и потер виски.
— Выходит, рентгенограммы не очень-то нам и помогли.
— Помогли. — Кейт передала ему коробочку с таблетками. — Просто мы пока еще не знаем в чем.
Глава 16
Еще совсем недавно Кейт была уверена, что никогда больше уже не сумеет радоваться. Это исключено. И вот, наблюдая, как грузчики заносят вещи Нолы в большую гостевую комнату рядом с детской, она испытывала это забытое чувство. Давным-давно они с Ричардом мечтали о том, как в этой комнате будет раздаваться детский голосок, но мечты эти не сбылись. Сейчас там уже стояли плетеная колыбель, коляска и столик для пеленания.
Кейт радовалась по-настоящему, хотя из головы не шли эти чертовы картины с исписанными краями и странное самоубийство Леонардо Мартини.
— Тебе нравится, как поставлена кровать?
Нола решила переехать после того, как чуть не упала со стремянки в своей квартире. Кейт тут же наняла грузчиков, чтобы перевезти вещи, за несколько часов купила детскую мебель, боясь, как бы Нола не передумала. Теперь, нервничая, меняла предметы местами.
— Кейт, успокойся. Пожалуйста. А то я тоже начинаю нервничать.
— Успокоиться. Разве это возможно?
— Хочешь есть?
— Умираю от голода.
— Сейчас. — Кейт быстро прошла на кухню, начала рыться в кладовке для провизии. — Тут где-то у Лусилл припрятано печенье «Малломарс». А к вечеру я что-нибудь приготовлю.
— Может, закажем в ресторане?
Кейт рассмеялась.
— Хочешь верь, хочешь нет, но я умею готовить. — Налив Ноле стакан молока и поставив перед ней печенье «Малломарс», она с восторгом наблюдала, как та набросилась на еду. Неужели удастся это забыть, хотя бы на время? Кейт очень устала. Ведь так трудно постоянно держать себя в руках.