Дама с единорогом
Шрифт:
— Ах красота! Где она, моя красота? Вся осыпалась, святой отец, как те листья за окном. — Эмма провела рукой по лбу. — Да и к лучшему это, святой отец, — меньше соблазнов!
— Соблазн не в лице, а в душе, — заметил Бертран. — Чистая душа же украшается красотой.
Вдова пожала плечами. Ей нравились разговоры со священником, резонность его речей, то тепло, которое исходило от него и его дома. И она рвалась сюда из темноты и холода, царивших в Форрестере, чтобы получить глоток молчаливого дружеского участия.
Эмма никогда ни на что не жаловалась,
Порой, замечая его печаль, ей хотелось, чтобы его полюбила хорошая достойная женщина, окружила бы теплом и заботой, мягко, ненавязчиво, но так надёжно. И, сидя сейчас в его доме, Эмма желала священнику счастья. Счастья быть любимым, ибо она знала, что это величайшее счастье на земле, и что самая величайшая трагедия — отсутствие любви. Это знала она, лишённая родительской опеки и заботы, потерявшая мужа и видевшая, как льнут к ней, любящей матери, даже чужие дети. Знала её сестра Элизабет, пошедшая на мученическую смерть ради чистого сердца человека, подарившего ей на несколько месяцев покой и блаженство. Так пусть же Господь не обделит и его, дарившего счастье другим, не обделит простым земным светом, освещающим душам путь после смерти!
— Верно ли, святой отец, что некоторые священники связывают себя узами брака? — осторожно спросила Эмма, пытаясь навести его на мысль о возможности женитьбы, чтобы он, при случае, не лишился посланной Богом благодати.
— Да, есть такие, — сдержанно ответил священник. — Но они нарушают обет.
— А их жёны из мирян?
Бертран кивнул. Он боялся произнести хоть слово, чтобы с языка не сорвалось вдруг признание или предложение руки и сердца. Как внезапно она об этом заговорила! Неужели почувствовала? Но он был осторожен, предельно осторожен… Нет, она ничего не знает, иначе бы не сидела напротив него с открытым взором, с лёгкостью не перевела бы разговор на Уитни. Она смотрит ему в глаза, ничего не скрывает, но зачем же она спросила?
А ей всего-то нужно было узнать, возможно ли для него её счастье.
Люси накрыла на стол.
— Дождь кончился, — сообщила она.
— Я пойду, — заторопилась Эмма. — Джоан заждалась меня…
— Подождите, поешьте, — удержал её хозяин. — Я провожу Вас.
— Не нужно, лишнее беспокойство…
Беспокойство… Да ведь это единственная возможность побыть с ней наедине, чтобы, запечатлев в сердце очередной её образ, заснуть и проснуться вместе с ним, вдохновлённым им, на одном дыхании сочинить и прочесть проповедь.
В доме священника она задержалась надолго, до темноты.
— Ой, сколько звёзд! — воскликнула
— Говорят, у них есть названия. — Бертран кивнул служанке, и та вышла им посветить.
— У каждой? — Она удивлённо посмотрела на него.
— Так утверждали латиняне. — Так как она пришла пешком, он усадил её на своего мула, закутал в свой самый тёплый плащ.
— А Вы знаете какую-нибудь звезду?
— Нет. Для меня они просто светила. Тёмные люди утверждают, будто бы по ним можно прочитать судьбу.
— Неужели? — Эмма по-новому взглянула на яркие точки на небосклоне, но священник поспешил умереть её пыл, предостеречь от ошибки.
— Это суть ересь. Если встретите предсказателя, знайте, что он заключил разговор с Дьяволом.
Священник осторожно сел позади Эммы и, сказав Люси, что вернётся к утренней проповеди, тронул поводья. Служанка отворила ворота и некоторое время провожала их, освящая масляной лампой разбитую дорогу, а потом вернулась в дом.
Вокруг была ночь, наполненная свежестью прошедшего дождя, запахом мокрой земли и прелых листьев. Бертран напряжённо всматривался в темноту, стараясь ещё издали заметить признаки возможной опасности, а Эмма, сидевшая боком к нему, думала о том, что такими праведниками, как отец Бертран, будет спасён мир. Она не замечала его кратких прикосновений, не замечала, как он время от времени сжимал её руку, не замечала его особой заботы и предупредительности, а он мечтал о той минуте, когда вместе с благословением, ему дозволено будет поцеловать её в лоб. А пока ему оставалось только отогревать своими ладонями её замёрзшие пальцы и жалеть, что эта прекрасная луна, выглянувшая из-за облаков, светит не для него.
Деревья оделись в бардовые уборы; пёстрый ковёр из листьев шуршал под ногами. Природа медленно увядала, но увядала торжественно, словно старая кокетка, красуясь богатыми яркими уборами. Пошли дожди; в глубоких рытвинах стояла жёлтая вода, на которой, словно кораблики, покачивались листья.
Дэсмонд и Жанна Норинстан по-прежнему жили каждый своей собственной жизнью: она в замке, он в его окрестностях. Несмотря на то, что брат просил везде и повсюду сопровождать его супругу, Дэсмонд целыми днями пропадал вне стен Уорша, так что графиня вынуждена была выезжать в сопровождении кузена. В прочем, это её ничуть не огорчало.
— Может, не нужно, кузина? — осторожно спросил Патрик, хлюпая ногами по навозно-соломенной жиже во дворе. — Погода — дрянь, Вам бы дома посидеть…
— Ты бы меня ещё в башне запер! — усмехнулась Жанна, выйдя на крыльцо. — Будь любезен, подведи сюда лошадь.
— Но дороги развезло, на них опасно, — продолжал настаивать племянник.
— Я не маленькая, сама знаю. Учти, я теряю терпение. — На ней было простое шерстяное дорожное платье и длинный плащ с капюшоном; на голове — белый, полностью скрывающий волосы платок под шапелем.