Дама с единорогом
Шрифт:
— Вам распятие не нужно? — Она протянула ему захваченный из дома кипарисовый крест, опрыснутый Святой водой.
— Нет, три креста — это уже перебор. — Дэсмонд вытащил из-под воротника нательный крест и указал на свой меч.
— Тогда с Богом! — перекрестила его Жанна.
Вопреки её опасениям, Дэсмонд вскоре вернулся, неся небольшой холщовый мешочек. Описывать разговор со знахаркой он не захотел, ограничившись одной фразой:
— Ведьмы тоже любят золото.
— Сколько я Вам должна? — ухватилась за упоминание о деньгах графиня.
— Нисколько! — огрызнулся молодой человек и сунул ей мешочек. — Она велела сварить это на медленном огне и
Вернувшись в замок, они разбрелись по разным углам: Жанна завертелась между комнатой брата и кухней, а Дэсмонд отправился осматривать Уорш. Протяжный звук, призывавший к обеду, застал его в конюшне. Дэсмонд стоял у всхода на сеновал и тупо смотрел на то, как хрустят овсом лошади. Услышав условный сигнал, он подумал, может, стоит отобедать позже, а сейчас съездить куда-нибудь, заняться делом, но быстро поймал себя на том, что, к сожалению, дела у него нет.
Обед был скромный, почти без мяса. Зато были рыба, овощи, домашний сыр и, на десерт, яблочный пирог. К обеду графиня распорядилась подать эль и сладкую настойку.
— Вы выглядите уставшей, — подметил Дэсмонд. Он ел мало, вяло пережевывая куски.
— А Вы почти ничего не едите. Может, еда Вам не нравится?
— Почему же, еда хорошая.
— Странно. Может, Вы тоже больны?
— Нет. Вашему брату лучше?
— Хвала Господу, не хуже! Сейчас он спит. А Вы вздремнете после обеда? Я прикажу взбить Вам постель.
— Нет, спасибо. Я бы, с Вашего разрешения, посмотрел на поля, проверил бы, целы ли посевы.
— Хорошо, поезжайте, но, прошу Вас, вернитесь до темноты, а то я начну волноваться.
— Не бойтесь, я не доставлю Вам беспокойства. — Он пододвинул блюдо с пирогом, отрезал большой кусок и начал мужественно жевать.
Как и обещал, Дэсмонд вернулся до темноты, в вечерних сумерках. Спешившись, он направился не к лестнице, а к садовой калитке. Щелкнув щеколдой, Дэсмонд вошёл. Две девочки-служанки, возившиеся в цветнике, вздрогнули и вскочили на ноги, чуть не опрокинули тачку с навозом.
— Что вы тут делаете?
— Землю удобряем. — Девочки снова опустились на колени, продолжая прерванную работу.
В цветнике, посредине гор навоза и обрезанных на зиму кустов, доцветали последние головки львиного зева и пестрые огоньки фиалок. Он смотрел на них и думал, нравятся ли графине фиалки. Наверное, нравятся, иначе бы их не посадили. Или их посадила ее мачеха? Или мать?
— Сеньор, сеньор, госпожа спрашивает, будете ли Вы ужинать? — Дэсмонд вздрогнул и перевел взгляд на озабоченное лицо служанки в перепачканном переднике.
— А графиня уже отужинала?
— Нет, Вас дожидается. Несколько раз посылала смотреть к воротам — а Вы здесь. Нехорошо, сеньор, она ведь волнуется, — с укором добавила она.
— Заткнись, дура! — прикрикнул на неё Дэсмонд. Этого ещё не хватало, всякая шваль будет читать ему нотации!
За ужином Жанна подробно расспросила его о состоянии полей. Дэсмонд заверил её, что посевы в полной целости и сохранности, а разбойничьи банды, по словам местных жителей, если и появляются, то не наносят большого урона.
После еды графиня предложила ему партию в шахматы. Дэсмонд играл плохо и боялся проиграть женщине, поэтому отказался. Чтобы хорошо играть в шахматы, нужна практика, а он предпочитал тренировать не ум, а руки. Да и способностей к игре у него не было.
Графиня легла, а Дэсмонд посидел еще немного внизу, прислушиваясь к голосам меняющейся стражи.
Ночью он никак не мог заснуть, долго ворочался с бока
— Стихи, стихи, опять стихи! — пробормотал Дэсмонд. Задернув занавеску, он вернулся в постель. Мелькнула мысль — не выпить ли, эль иногда способствует здоровому сну, но беспокоить слуг он не стал. А где в этом замке эль, он не знал. Что ж, придётся обойтись без него.
Дэсмонд то сидел, то лежал, не в силах сомкнуть глаз. Он гнал от себя обрывки песни менестреля, но она упорно снова и снова вертелась в его мозгу.
Интересно, подумал Дэсмонд, а сложно сочинять такие песни? Нужно ли этому учиться или это от Бога? Смог бы он, к примеру, придумать что-нибудь подобное, конечно, не такое красивое, но чтобы понравилось другим.
Уперев подбородок в сложенные «замком» ладони, Дэсмонд задумался. Скоро ли вернётся брат и заберет его с собой? Ему опостылело это безделье, это хождение из угла в угол.
Заснул он только под утро, постаравшись запечатлеть в своей памяти плоды ночной бессонницы — первое четверостишье своего подражания бродячим певцам. Остальные три появились на свет в последующие ночи, бывшими для него такими же неспокойными, как и эта.
Украден мой сон, пропал мой покой — Её вижу повсюду. И опостылел горячий мне конь, Забыл седло и сбрую. Участья не жду от прекрасных я глаз — Велико преступленье, Но все ж к небесам обращаю свой глас: — Даруйте прощенье! И где бы я ни был, куда ни бежал — Одно мне виденье… Погибнув, в молитвах вечерних шептал: — Даруйте прощенье! А Донна не слышит, и сладок сон Её до рассвета. И путь мне навеки к ней прегражден Стенами запрета.Дэсмонд считал эти строки плодом расстроенного бессонницей воображения и предпочёл похоронить их в глубинах памяти.
Деверь и золовка проводили дни порознь: он на её полях, она в домашних хлопотах и у постели больного брата. Патрик Уилмор помог Дэсмонду решить проблему безделья, получив разрешение тети бить зверя в её лесах. В свое время у барона Уоршела была неплохая свора, так что она послужила серьезным подспорьем в их приятном времяпрепровождении.
К сожалению, зверь попадался мелкий, в основном зайцы, изредка лисицы, но охотников это не огорчило. Целыми днями пропадая в окрестных лесах, возвращаясь в замок грязными, усталыми и голодными, они оставляли на столе гору битого зверя. Нередко Элсбет тем же вечером подавала им сытное заячье рагу.