Дама с единорогом
Шрифт:
— Это ещё что, вот в Палестине… — Дэсмонд живо вспомнил скупые рассказы брата о жёлтых песках и режущем глаз синевой море. Роланд был немногословен, но и его слов было достаточно, чтобы создать в мозгу юноши образ волшебной загадочной страны и суровых героев, сражавшихся за веру Христову. И одним из этих героев был его брат.
— И что Вы знаете о Палестине? — с вызовом спросил рассказчик.
— Может, я и ничего, зато мой брат много о ней рассказывал, — гордо вскинул голову Дэсмонд. — Он был там вместе с королем.
Он замолчал, наблюдая за тем, какой эффект произвели его слова. Те, кто сидел здесь, были слишком молоды для того,
Они ждали, что он продолжит, но Дэсмонд терпеливо молчал, набивая своему рассказу цену.
— Ну, что Вы тяните кота за хвост? — не выдержав, взвился из своего угла Фарден.
Дэсмонд налил себе еще немного элю и неторопливо начал повествование; сквозь бесстрастность тона время от времени проскальзывали нотки гордости:
— Я уж не буду пересказывать обо всём, что случилось с братом на Святой земле, иначе у настоятеля не хватит ни вина, ни эля, чтобы должным образом почтить его подвиги. Расскажу лишь о том, как он обращал в веру христову назаретян. Но прежде, полагаю, должно восхвалить мужество короля нашего, Эдуарда, пострадавшего за Христа.
Имея сердце доброе и отзывчивое, преисполнившись света Божьего, он решил пролить свет в душу закостеневшего в грехах эмира Яффского, дабы и он мог войти во врата Града Божьего. Эмир, узнав о том, что есть путь истинный, согласился отринуть оковы язычества и отправил к королю своих послов, дабы они возвести о его желании принять христианскую веру. Сир радушно принял их, велев ни в чем им не отказывать. Целыми днями вещали им о достоинствах веры, которую они избрали, просвещая умы их и сердца. Но язычник всегда останется язычником, человеком низким и коварным. Среди послов был человек, которому презренный эмир поручил лишить жизни наихристианнейшего из монархов. Однажды, застав короля одного в его покоях, он бросился на него с кинжалом. Сир, хотя и был тяжело ранен, умертвил убийцу.
— А что Ваш брат, где он был, когда посягали на жизнь помазанника Божьего? — подал голос Артур Леменор.
— Он не говорил мне об этом, но, полагаю, он видел тело презренного убийцы, иначе не смог бы его так живо описать.
— И как же выглядел этот сарацин?
— Темный, с косыми злобными глазками и курчавой бородой. Пальцы у него были скрючены, как у дикого зверя.
— А что Ваш брат? Вы обещали рассказать нам о Назарете, — напомнил Фарден. Мешочек с костями на время был отложен в сторону.
— Мерзкие язычники, населявшие сей город, предали огню великолепную церковь Богородицы и глумились над христианской верой, предавая ужасным пыткам тех, кто исповедовал её. Они пытали их водой, колесовали, разрывали на части лошадьми, требуя отречься от Христа. Видя же, что несчастные умирают, они плевали им в лицо и спрашивали, невежественные: «Помог ли вам Бог ваш? Отчего же он не спас вас от огня и меча?»
Узнав о мерзостях, что творились в Назарете, король наш, только что высадившийся в Палестине, преисполнился справедливого гнева и направился в Галилею, дабы покарать их.
Брат мой, будучи человеком глубоко верующим, дал обет, что не будет пить вина и знать женщин, пока останется в Назарете хоть один хулитель веры Господней.
— И что, выполнил он обет? — усмехнувшись, спросил баннерет.
— В точности, сэр. Решив осадить город Назарет, наши собратья столкнулись в Панеадском лесу с многочисленным племенем кочевников. Они
— Поменьше бы врал, Дэсмонд! — прервал его усталый голос. — Нельзя одним ударом убить четверых. Да и все было совсем не так.
— А как же? — буркнул Дэсмонд. Он так старался, ради него, Роланда, старался, а он…
Все взгляды обратились к Роланду Норинстану, но тот ничего не добавил, никак не поправил рассказ брата. Рассказывать при нем дальше Дэсмонд не решался, но собравшиеся требовали продолжения. Град вопросов обрушился на Роланда, но он отвечал неохотно, односложно. Был ли взят Назарет? — Да, был. — Наказаны ли были подлые кочевники? — Им воздалось по делам их. — Убивали ли Вы язычников? — Как и всякий добрый христианин, только тех, кто закостенел в своем невежестве. — Много ли их было? — Собак не считают.
— Видно, и вправду в Назарете не осталось ни одного язычника, — подумал Леменор, наблюдая за тем, как Норинстан наливает себе эль. Он завидовал графу. И почему иным людям достается всё: и происхождение, и деньги, и слава, и уважение товарищей, и любовь женщин? Не справедливее ли было поделить эти блага между всеми людьми?
Роланд Норинстан был героем, с этим никак не поспоришь, но баннерет гордился тем, что в одном сумел превзойти его — любовь женщины все же досталась ему. Сколько бы подвигов ни совершил в Палестине граф Норинстан, какие бы коварные планы язычников ни раскрыл, Жанна Уоршел предпочла ему другого, и этим другим был он, Артур Леменор.
Из Палестины разговор плавно переместился на родные просторы. Обсуждали минувшее сражение, поименно поминали товарищей, клялись отомстить за их смерть. Как-то само собой всплыло имя «черного рыцаря».
— Это дьявол, говорю вам, сам дьявол был среди нас! — утверждал один из рыцарей.
— Везде Вам дьявол мерещится! — усмехался другой. — Он был из плоти и крови. Отъявленный мерзавец!
— И чем же он отличился? — спросил Леменор. — За последние дни я слышал столько небылиц…
— А здесь услышите еще больше, — хмуро подал голос граф Норинстан.
Глаза у Дэсмонда загорелись:
— Вы тоже видели его, брат?
Роланд молчал. Лоб его нахмурился; разговор явно был ему неприятен.
— Он действительно такой, как о нем говорят, граф? — подал голос Фарден. — Ведь, кажется, этот паршивец орудовал там, где были Ваши люди.
— Я не знаю, что о нем говорят, и вообще сомневаюсь, что этот пресловутый «черный рыцарь» существует, — сухо пробормотал Норинстан.