Дама с единорогом
Шрифт:
Но подавать историю в таком виде Оснею было нельзя. Он снова стал думать, перебирая факты. Если потребуется, их нужно было исказить, преобразовать, не изменяя сути.
Итак, что ему известно? Норинстан обещал убить человека ради чести сестры своего осведомителя. Валлийского родственника. Роланд Норинстан встречался с валлийцами, вёл с ними дружеские беседы, оставил им какой-то документ, скрепленный своей печатью, и уехал под их охраной.
Таинственный осведомитель, возможно, тот самый человек, которому предназначался пергамент, Айдрис, заманил их в ловушку при Лайдхеме. А, может, они вместе
Леменор со злорадством подумал, что теперь Сомерсет Осней не будет так слепо доверять графу Норинстану. Граф Вулвергемптонский во всем советовался с ним, будто Роланд Норинстан был чем-то лучше и умнее других. Советов же Артура Леменора Осней не слушал; для него баннерет был мальчиком на побегушках.
Но теперь все изменится, он станет правой рукой Оснея. Граф вспомнит о его былых заслугах и наконец оценит их по достоинству. А если представить дело, как измену, и довести его до ушей помазанника Божьего, баннерет будет вправе рассчитывать на награду гораздо большую, чем уважение Сомерсета Оснея.
Перебирая в памяти всё, связанное с графом Норинстаном, Леменор находил много странностей в его поведении, странностей, объяснявшихся его двуличием. Например, когда они пили за здоровье жертв «черного рыцаря», Роланд заторопился уйти и пить отказался. И тут его поразило странное стечение фактов: Вальтер Роданн был убит там, где сражались люди Норинстана, но Норинстан «черного рыцаря» не видел. Его брат видел, а он нет, более того, граф утверждал, что «черного рыцаря» не существует, опровергая показания многочисленных свидетелей.
— Какой подонок убил бедолагу Роданна? — Артур нахмурился. — Кому он встал поперек дороги? Кто бы он ни был, он тоже был предателем. Уж не граф ли это? А почему бы и нет, рога дьявола! Ну да, кровь Христова, это он, кто же ещё! Если не он, то кто?! Юный Вальтер был дружен с дядей, но никогда не испытывал особого почтения к графу Норинстану. Он, по своей горячности, часто спорил с ним, порой, не желая того, рушил его планы, мешал безгранично овладеть доверием Оснея, которого граф добился сейчас — словом, был костью в его горле. И Роланд его убил, попытавшись отвести от себя подозрения.
И баннерет заново начал сопоставлять известные ему факты; постепенно они выстраивались в строгую цепочку. Правда, для того, чтобы всё встало на «свои» места, Артуру додумывал те или иные факты или трактовал спорные моменты этого запутанного дела в пользу своей теории.
— Возле тела Роданна нашли обломок копья, вероятно, принадлежавшего убийце; на нём сохранился обрывок ткани с цветом герба. Но вот что это были за цвета? Возможно, золотой и чёрный? Это цвета Норинстана.
— И ко всему прочему, — продолжал цепочку размышлений баннерет, — я видел графа только в конце и в начале сражения. Этому может быть одно объяснение: он бросил своих людей на произвол судьбы ради своих богопротивных дел. Чёрт возьми, всё сходится! Но ладно, к дьяволу этого графа, — махнул рукой Леменор, — пора и о себе подумать. Нет ли поблизости какой-нибудь деревушки? Кажется, слева что-то чернеет.
Всадники
Это была убогая деревушка с покосившимися соломенными крышами и кривыми домишками, но выбора не было.
Найдя дом почище, Метью переговорил с заспанным хозяином. Конечно, он тут же поспешил приготовить место для ночлега незваным гостям. Вскоре лошади были расседланы и привязаны под навесом, баннерет спал в доме, а слуги с хозяевами — на сеновале.
В отличие от баннерета Леменора граф Норинстан не побоялся ехать ночью, правда, на это у него были свои причины: во-первых, ему во что бы то ни стало надо было скорее вернуться в лагерь, во-вторых, его провожали люди кузена, а, в-третьих, неподалеку от деревни его поджидал собственный внушительный вооружённый отряд.
Мелькали придорожные кусты; в небе неторопливо плыла луна…
— Интересно, что подумает этот идиот, когда Питер шепнёт ему на ушко пару моих волшебных слов? — думал граф, сонно поглядывая на дорогу. — Небось, бросится собирать своих людей и с громкими криками «За свободный Кимру!» отправиться на поиски собственной смерти. Лживый пожиратель сыра, он решил, что я нарушу оммаж и с радостью пойду умирать за его проходимца Ллевелина. Видите ли, мой отец валлиец! Да будь я хоть трижды валлиец — никогда бы не пошёл против своего сюзерена! Если на то пошло, моя честь мне дороже всех родственников отца.
— Никогда бы не подумал, что дух предательства зарождается так быстро! — усмехнулся граф, стегнув перешедшую на шаг лошадь. — Оказывается, монфорский дух куда живучее, чем нам казалось. Хорошо, что хватило ума остаться под знамёнами короля. Но вот зачем его понесло в эти горы? Его не звали, мог бы спокойно греться у камелька и думать о душе, а не вспоминать свою бурную молодость. Что ж, если он сломает себе шею, на то воля Божья! А если вернется, то пусть благодарит меня, что я не донёс на него, хотя должен был бы. На его месте я был бы осторожнее в разговорах.
— А Уоршел-то в последнее время совсем распоясался, — Роланд нахмурился. — Мало того, что смеет сомневаться в королевской власти, так ещё грозит мне свадьбой Жанны со своим соседом. Ничего, я его образумлю! Пару недель на хлебе и воде в моём подземелье — и король получит назад свою заблудшую овечку. А если захочет пойти по стопам Монфора, я немедленно разорву помолвку и позабочусь о том, чтобы о его воззрениях узнал шериф. Но сначала нужно уладить дела с Идом и его семейкой. Как бы эти полоумные не подпалили мой замок, позабыв о родстве. Не мало ли я им дал? Они ведь за золото родную мать продадут!
Графу Норинстану действительно было за что упрекать барона Уоршела, и дело было вовсе не в его политических воззрениях. Опьянённый мыслью о почти состоявшемся родстве с влиятельным графом, Джеральд вёл себя с будущим зятем чересчур смело, даже фамильярно, чего Роланд не мог стерпеть. В отличие от Уоршела, он не забывал о своём титуле, королевских кровях своей матери и княжеских корнях своего отца и просто не мог допустить, чтобы какой-то провинциальный барон, которому посчастливилось породниться с известной графской семьёй, посмел говорить с ним неравных. Не забывал и намеревался положить этому конец.