Дама с единорогом
Шрифт:
Марта с растрёпанными волосами сидела на краю дороги, свесив ноги в канаву. Её некогда белый барбет самым безобразным образом сполз на плечи; подол котты из добротной шерстяной материи был запачкан грязью. А ведь некогда она так гордилась тем, что одета, как зажиточная горожанка, и кокетливо повязывала на шею косынку или хвост того же барбета.
Марта безо всякого аппетита жевала кусок хлеба и периодически поглядывала на дорогу покрасневшими от бессонницы глазами.
— Он должен здесь
— Пусть, пусть он женится, — она в любовном исступлении целовала подаренное Фарденом простенькое колечко, — я ведь всегда знала, что никогда не буду его женой, но лишь бы он не прогонял меня! Да, он проедет мимо, увидит меня и заберёт с собой.
У неё в голове не укладывалось, что боготворимый ею Клиффорд Фарден может бросить её, как надоевшую игрушку; она была убеждена, что, несмотря ни на что, он будет любить её до конца жизни так же сильно, как и она его.
— Мы заедем за нашими детками и уедем далеко-далеко, — мечтала Марта. — Моё сердечко больше не будет трепетать за него, как тогда. Бог мой, как я боялась найти его среди убитых! Моего красивого, хорошего… Но его не убьют никогда, потому что его Марта будет днём и ночью молиться за его душеньку святому Адриану и святой Ирине.
Её всепоглощающая любовь готова была простить ему всё, даже их последнюю встречу.
Марта видела барона неделю назад. Он был не один, но это не остановило её. Она напоминала ему о былой любви, просила позволить ей стать его служанкой, а он… Он ударил её по лицу. Марта и не думала укорять его; она встала перед ним на колени, целовала его одежду… Барон рассердился, пнул её ногой в живот и послал ко всем чертям. Марта в молчаливой мольбе вытянулась перед ним на земле. Фарден за волосы поднял её на ноги и потащил к товарищам.
Они глумились над ней, смеялись над несчастной, с растрёпанными волосами распростершейся в кругу мучителей. Стоило Марте заикнуться о любви к Клиффорду, как тот бил её. А потом под громкое улюлюканье приятелей барон её выгнал.
Тогда она долго плакала, кляла свою горькую судьбу, но ни в чём, ни в чём его не обвиняла. Во всём виновата она, она сделала что-то не так, раз он прогнал её.
Марта не желала вспоминать об этом. Она завернула остатки хлеба в кусок грубой холщовой материи и привязала его к суковатой палке. Подняв с земли шерстяной платок, она перекинула ноги на дорогу, согнула их в коленях и обхватила руками. Борясь с дремотой, Марта напряжённо вглядывалась в сумерки, искренне веря в то, что Бог смилуется над ней.
Так она просидела всю ночь, но барон де Фарден по этой дороге не проехал.
—
Изнывая от тоски, Мэрилин бродила по комнатам, не зная, чем заняться. Шитьё и сбор трав опротивели ей, ведь то же самое делала Эмма. На кухне тоже была она, и Мэрилин ни за чтобы ни переступила её порог. Оставалось вышивание, но для этого нужны были дорогие нити, которых теперь было недостать.
Она бесцельно слонялась по замку и в тот день, когда услышала громкий голос матери, доносившийся из круглой комнаты в башне. Заинтересовавшись, Мэрилин поспешила туда и, притаившись за загородкой, слово в слово слышала весь разговор.
— Я сказала, что этой девчонке здесь не место, — сухо повторила баронесса Форрестер. — Я терпела её до тех пор, пока не началась война. Теперь наши расходы возросли, и мне придётся…
— Она Ваша внучка, сеньора, не забывайте об этом, — твёрдо возразила Эмма, обняв перепуганную Джоан за плечи. — Она не приживалка, она тоже Форрестер.
— Пусть так, но я не могу дать достойного приданого обеим девочкам, — продолжала настаивать баронесса. Плотно сжав тонкие губы, она с вызовом смотрела на невестку. — Надеюсь, Вы помните, что моя Мэрилин всё ещё ходит в девушках. Барон Дэллоуэй не возьмёт её без приданого.
— Но моя Джоан не претендует на приданое Мэрилин. Выделите ей долю из наследства моего мужа.
— Наследства Вашего мужа? Да будет Вам известно, дорогая моя, Ваш муж не оставил Вам ничего, кроме разграбленного пепелища. Впрочем, кажется, у него есть клочок земли на границе. Если хотите, попробуйте после стольких лет вступить во владение, — усмехнулась баронесса.
— Как же Вы жестокосердны, баронесса!
— Жестокосердна? Да Вам молиться на меня нужно! Я дала Вам кров, не позволила Вашим детям умереть с голоду; барон определил Вашего Гордона на военную службу, платит за обучение Вашего второго сына — и Вы ещё недовольны? Отец Бертран, разве это не чёрная неблагодарность?
— Боюсь, что нет, — спокойным, умиротворяющим голосом ответил священник. — Речь идёт о Ваших внуках, и всё, что Вы сделали, не милость, а Ваш долг. Думаю, Ваша невестка просит о такой малости, что грех отказать ей. Неужели Вы хотите выгнать бедную девочку в мир греха и соблазна?
— Вовсе нет, святой отец, — смутилась баронесса. — Я думала…
— Мир без доброго пастыря — вертеп разврата, — безапелляционно возразил Бертран. — Я настаиваю на том, чтобы Джоан Форрестер осталась здесь.