Дама выбирает кавалера
Шрифт:
Я ждала, что поручик разозлится, но ничего подобного. Молодой человек рассмеялся, отступая на шаг, рука с моей талии исчезла.
— Я знал, что Вы так ответите. — Он чуть склонил голову, рассматривая меня. — В таком случае идёмте танцевать!
И он стремительно потащил меня за руку в круг танцующих, которые как раз собирались на бранль, танец, дошедший до нового времени из самого средневековья. Танец был проще некуда: два шага вправо, два шага влево, восемь шагов влево и кавалеры переставляют дам, подняв их за талию, слева от себя.
— Знаете, дорогой дракон, я решил, что делать. — Склоняясь ко мне, произнёс Фёдор Алексеевич, когда начался танец.
— И что
— Поплыву вместе с «Надеждой», в кругосветное. — Руки Толстого легли на мою талию. — Штопать своё разбитое сердце.
В одно мгновение я лишилась опоры под ногами и после короткого полёта над поручиком, оказалась на другой стороне, пары поменялись. Круг был огромен, и я переживала, что не успею за отведённый музыкой срок вернуться к Фёдору Алексеевичу. Если я закончу танец с рукой в чужой руке, то есть риск, что больше не найду гвардейца в этой толпе. А вопросов было, ой как много. Всё это время, при любой удобной возможности я следила за фигурой Толстого. Вот осталось ещё два человека, ещё один… Я молила музыкантов, чтобы они поиграли ещё немного. И, наконец, моя ладонь снова легла в ладонь Фёдора Алексеевича.
— Вы же не моряк. — Зашептала я быстро. — Как Вы попадёте на корабль?
— О, у меня есть один кузен, который должен, но очень не хочет плыть к далёким морям. По чистой случайности — мой полный тёзка. — Улыбался во все тридцать два зуба поручик.
В этот момент у меня закралось подозрение, что плыть Толстой хочет вовсе не из-за разбитого сердца. Судя по всему, план был готов у него уже давно…
— Не печальтесь, дорогая, я вернусь через пару лет и уж в следующий раз не отпущу Вас больше никуда. — Для убитого горем Фёдор Алексеевич был уж слишком весел. Он вновь взял меня за талию, чтобы поднять в воздух, но на этот раз приложив к этому простому движению всю свою недюжинную силу. Я взлетела в его руках над танцующими парами так высоко, что голова гвардейца оказалась где-то на уровне моих бёдер. Короткая вспышка восторга, я не удержалась от смеха, чувствуя какое-то неестественное возбуждение, рвущиеся из меня детским желанием хохотать и сучить ногами, словно мне семь лет.
— Высоко! — Выдохнула я и сердце моё замерло. Я почувствовала, что ленточки на моей маске значительно ослабли. То ли из-за того, что я не успела их затянуть после своего короткого отдыха, то ли оттого, что в воздух меня поднимали сейчас не менее десяти раз, так что причёска совсем разболтались. Короткий миг на пике, и драконья морда слетела с меня, звонко ударяясь об пол.
В этот же миг землю под ногами почувствовала и я, с ужасом глядя на свою защиту от узнавания, которая, слава Клио, не разбилась, но скользила от меня всё дальше по паркету.
Глава 19
Фёдор Алексеевич поспешил увести меня из круга танцующих чуть раньше, чем закончилась музыка и пары тоже начали расходиться. Мы поспешили в дальний угол зала, чтобы спрятаться за спинами других гостей. Но, увы, это было невозможно, все взгляды в зале, кажется, были прикованы к нам. Я сначала низко опустила голову, в надежде, что никто меня не узнает, но потом зло подумала: будь что будет! И задрала подбородок так высоко, как это вообще было возможно.
Мы вышли на балкон, в надежде притаиться, пока шепотки за спинами не стихнут.
— Вера Павловна, извините. — Поручик понурил голову. А я молчала, даже не зная, что ответить Толстому. Извиняться ему было за что, конечно. Но меня больше беспокоила не его вина
— Поручик Толстой. — Мужчина подошёл к нам. На меня бросил взгляд вскользь и сосредоточился на Фёдоре Алексеевиче. — Вас хочет видеть Его Превосходительство.
Ну, конечно, Пётр Александрович тоже был где-то здесь. Фёдор Алексеевич поцеловал мою руку.
— Ничего не поделаешь. — Поклонился. — Ещё раз простите, Вера Павловна. — Взгляд голубых глаз задержался на мне подольше. И через мгновение Толстой последовал то ли за сослуживцем, то ли за адъютантом, то ли за тем и другим.
Я проводила их взглядом, пока спины гвардейцев не растворились в толпе.
Но скучать долго одной мне не пришлось. В мою сторону, и что-то мне подсказывало, что именно ко мне, направлялась моя старая знакомая Мария Артемьевна. И судя по тому, что девушка — фрейлина императрицы-матери, ничем хорошим мне это не грозило.
Я угадала с ювелирной точностью. Фрейлина, едва кивнув мне, объявила, что меня хочет видеть Её Величество, и повела за собой. Ещё одна унизительная проходка сквозь толпу, потом сквозь ещё одну комнату за залой, чтобы скользнуть в неприметную боковую дверь и оказаться… Я бы назвала эту комнату будуаром. Небольшая, тайная комнатка прямо за бальным залом, по типу той, что делали за тронным залом, чтобы императорская семья могла совершить последние приготовления перед выходом.
Мария Фёдоровна восседала в кресле в окружении трёх фрейлин, к которым присоединилась моя провожатая. На императрице было обычное чёрное платье, до конца жизни она будет носить траур по столь внезапно почившему супругу. Бальный вариант, конечно, был щедро украшен вышивкой и лентами, но всё же чёрными. Я оторвала августейшую особу от поедания красивейших воздушных пирожных в корзинке из песочного теста. Одно из них лежало расчленённое на тарелке, а Мария Фёдоровна поспешно промокнула губы при моём появлении.
Я, шурша всеми лентами на рукавах и подоле, сделала церемониальный книксен и выпрямилась перед императрицей. На подбородке у неё остался крем от пирожного.
— Нравится ли Вам праздник, мадемуазель? — Деланно поинтересовалась у меня эта женщина. Удивительно, она сидела, была гораздо ниже меня, но смотрела на меня всё равно так, будто я была на уровне её туфель.
— Очень мило. — Сдержанно ответила я, не совсем понимая, что именно от меня хочет императрица, не в состоянии оторвать взгляд от капельки крема на подбородке. Она недовольно поджала губы, подбородок с капелькой крема дёрнулся.
— С кем же Вы пришли, так ловко спрятавшись под маской? — Мария Фёдоровна чуть наклонила голову, подслеповато щурясь. Я молчала, конечно, не собираясь выдавать Голицына.
Почему-то мне на ум пришла одна байка, которую рассказывают о Софии Доротее Вюртембергской, которая после принятия православия стала Марией Фёдоровной. В ту злополучную ночь, когда заговор против её мужа, императора Павла, достиг своего логичного завершения — убийства, встал закономерный вопрос о престолонаследии. Придворные разбились на два лагеря: тех, кто желал, чтобы к власти пришла теперь уже вдовствующая императрица, и тех, кто возлагал надежды на Александра Павловича. На самом деле, выбор был достаточно очевидным, но молодой Александр, узнав, что отца на самом деле убили, расчувствовался и упал в обморок. Произошла короткая заминка, солдаты, собиравшиеся под стенами Михайловского замка, ждали присяги. Мария Фёдоровна ходила по тёмным коридорам в одном шлафроке и говорила по-немецки: «Я хочу царствовать».