Дама выбирает кавалера
Шрифт:
Сергей Александрович тоже всё почувствовал. Хотя ему, мужчине девятнадцатого века, даже отчасти восемнадцатого, было невдомёк, что Николай понял вообще всё. Поэтому, чтобы хоть как-то сгладить обстановку, Голицын принялся отвлекать Уварова разговорами.
— Кстати, Николай Иванович, у меня для Вас есть новости. Уж не знаю, сочтёте Вы их приятными или не очень. — Мы с Уваровым заметно напряглись. — Совсем скоро я отбываю в Кругосветное путешествие.
— Вот как. — Протянул Николай, откладывая салфетку. Я незаметно выдохнула.
— Так что особняк
— Большое спасибо, Сергей Александрович. Вы, как всегда, чрезвычайно добры. — С достоинством кивнул Уваров. — Позвольте спросить, что же Вас толкнуло на столь рискованный шаг? Это ведь опасно, тем более для, уж простите, гражданского лица.
— Ох. — Голицын вздохнул вполне искренне, откидываясь на своём стуле и отводя взгляд куда-то в сторону. — Это личная просьба Его Величества. Видите ли, это уже не такой уж и большой секрет, Александр Павлович избрал меня в качестве мирового посланника в Японию.
— О, это очень интересно. — Николай даже вперёд подался, внимательно вслушиваясь в слова графа. Тот согласно кивнул. И тут взгляд Голицына наткнулся на меня.
— К слову, Вера Павловна мне в этом очень помогает. — Я испуганно округлила глаза и отрицательно замотала головой, всеми силами давая понять, что говорить этого не стоит. Но Сергей Александрович, по всей видимости, решил, что таким образом поднимет мой авторитет в глазах «брата». Поэтому все мои невербальные знаки остались без внимания. Граф принял их за мою скромность. — Она была так любезна, что поведала мне о своём маленьком секрете.
— Я чего-то не знаю о своей кузине? — Наигранно весело произнёс Уваров, бросая на меня предостерегающий взгляд. Я чуть не застонала. Клио, что же делать?! В окно? В обморок?
— Вера Павловна всего лишь поведала о том, как в их поместье гостил месье Кодаю. — И Голицын кратко пересказал и о моём фальшивом признании, и о наших занятиях. Каким бы ни был хорошим актёром Николай, я прекрасно видела, как багровеет от гнева его лицо.
— У Веры всегда было чрезвычайно доброе сердце. — С трудом выдавил из себя Уваров, едва-едва повернув голову ко мне и изобразив на лице улыбку. Я мысленно возносила молитвы всем известным богам, гадая, что же меня теперь ждёт…
— Безмозглая дура! — Слова били сильнее и сильнее. Лучше бы меня на конюшни под розги отправили. Я вжималась в кресло всё сильнее и сильнее, мечтая в этом самом кресле раствориться.
После того как Голицын отбыл решать перед отъездом какие-то свои дела, Уваров меня чуть ли не силком поволок в свои покои на «разговор». И вот уже добрые десять минут мерил небольшой пятачок свободного от растений пространства. «Безмозглая дура» — это уже было довольно мягко. Николай постепенно начал остывать. Я не возражала. Потому что биолог был прав.
— Это случайно вышло… — Рискнула вставить я. Потому как выдумка про японца была изобретена исключительно для того, чтобы прикрыть меня перед доктором.
— Случайно?! — Моя реплика произвела обратный эффект. Уваров вновь взорвался, чуть не роняя здоровенный горшок с лимоном выше его роста. — Чему тебя вообще в институте учили?! Вера, ты же будущий историк! Ты представляешь, каких дел ты тут натворила?
Я отвернулась, с трудом сдерживая слёзы. Конечно, я понимала. Почему-то в моменте мне казалось это чрезвычайно важным, а теперь… Теперь я остро жалела о своём длинном языке.
— Хотя какой из тебя теперь историк. Я лично буду ходатайствовать о том, чтобы тебя теперь и близко не подпускали к институту истории. — Уваров сел на край стола, скрестил руки на груди. — Представляю, как обрадуется Павел Вениаминович.
Вот это уже был удар ниже пояса. Я закусила губу, чувствуя, как щиплет глаза. Чёрт с ней, с карьерой. А вот увидеть в глазах отца разочарование… Снова. Я чуть не завыла от обиды. И, правда, дура!
— И чего ты так привязалась к этому Голицыну? — Николай раздражённо дёрнул плечом. — То Толстой, то Голицын. Слабость к женатым мужчинам?
— Голицын не женат. — Я зло оттёрла слёзы, поворачивая голову к «брату». Уваров рассмеялся, запрокинув голову, посмотрел на меня со смесью сочувствия и удовлетворения.
— Так ты не знаешь? — Он покачал головой. — Четыре года как женат, на Авдотье Измайловой. — Я замерла, не в состоянии вдохнуть. — Первейшая красавица Петербурга, хозяйка известнейшего литературного салона. Её называют princesse Nocturn. — Продолжал забивать гвозди в мой гроб Уваров, наслаждаясь своим торжеством. — Любимица всей столицы, в том числе императрицы…
— Ложь! — Я с усилием заставила себя выдохнуть. Моё обвинения было нелепым, никакого смысла Николаю врать не было. Но что ещё я могла сказать в свою защиту?
— Ни ты первая, ни ты последняя. — Уваров оттолкнулся от стола, стянул со стула свой сюртук. — Думаешь, почему он до сих пор не пал перед тобой на колени в вечной клятве быть твоим?
И откуда этот… этот всё знал?! По всей видимости, выражение лица у меня было более чем красноречивым, потому как Николай снова усмехнулся уже совсем, кажется, успокоенный.
— Мне пора. — Он прошёл мимо меня к двери. — К ужину не ждите.
Так и хотелось крикнуть ему: «Чтоб ты провалился», но это было глупо. Хотя бы потому что Уваров не виноват, в том, что я такая доверчивая дура. А «брат» уже удалялся по коридору, насвистывая весёленькую мелодию под нос.
До самого приезда Голицына я места себе не находила. Чтобы хоть как-то успокоиться, вышла в сад и принялась разгуливать между разросшихся до неприличия кустов, которые то и дело норовили цапнуть меня за подол платья. В такие напряжённые моменты я привыкла отвлекаться тренировками. Бег мне никогда особо не нравился, но ходьба или полюбившаяся мне акробатика хорошо спасали от вредных мыслей.