Дама выбирает кавалера
Шрифт:
Граф, наконец, отложил свою вонючую трубку и протянул мне сложенное конвертом письмо. Прямые строчки в нём были написаны изящным почерком, по-французски. Мне достаточно было вскользь прочесть написанное, чтобы понять, что Голицын не врёт.
— Только вот, видите ли, Вера Павловна… — От волнения граф вновь перешёл на «вы». — Всё это быстро стало достоянием общественности. Думаю, не без стараний моей драгоценной сестры, которая любит Авдотью всем сердцем. Ничего удивительного, они одного поля ягоды. А я резко стал персоной нон грата в Петербурге. Почти все встали на защиту моей супруги, возомнив меня тираном и деспотом, от которого бедная
Голицын посмотрел на трубку, прикидывая закурить снова или нет, но в итоге так и не притронулся к ней.
— С момента моего возвращения в Россию, я добиваюсь от Его Величества развода. Он мой друг, если будет позволено так сказать об императоре, и знает о наших с Авдотьей Ивановной размолвках лучше многих. При мне он читал это злополучное письмо. — Сергей кивнул на бумагу у меня в руках. — Но снова и снова он использует мою мольбу, как возможность попросить меня об очередной услуге и просьбе. Как будто без этого я мог его ослушаться. — Мужчина нахмурился и посмотрел на меня. — Но в этот раз всё будет по-другому. Миссия в Японию… Александр клялся, что после того, как я вернусь, он ходатайствует перед Синодом о нашем разводе. И в этот раз я не уступлю.
Голицын, наконец, отлепился от камина и подошёл ко мне, медленно присел на колени перед креслом, взял мою руку, заглядывая в лицо.
— Вера Павловна, я клянусь, если я вернусь, тем более, если я вернусь с хорошими новостями, а с вашей помощью, так оно и будет, императору ничего не останется, кроме как удовлетворить моё прошение. — Он с чувством сжал мою руку. — И если тогда Вы не передумаете, не найдёте кого-то, кто придётся Вам по душе более… — Голицын запнулся. — Если Вы согласитесь быть моей супругой, перед людьми и Богом, Вы сделаете меня счастливейшим мужчиной на земле. Я сделаю всё, чтобы искупить свою вину перед Вами и Вашим братом.
Ком в горле не позволял произнести мне ни слова. Хотела предложения руки и сердца? Вот, Вера, держи, кушай, не подавись. Я смотрела на мужчину перед собой, чувствуя, как вся злость и обида на него растворяется в бескрайней нежности. И чувствовала себя бесконечно виноватой. За то, что хоть и на краткий миг, но он сделал меня самой счастливой женщиной на земле, а я его просьбу исполнить не могу. Более того, не в силах даже объяснить, почему, когда он вернётся, меня уже не будет здесь.
Я убрала упавший на лоб непослушный локон, ласково провела ладонью по его скуле и слабо улыбнулась.
— Просто возвратись живым.
— Зачем? — Впервые я заметила, что глаза у Уварова колючие и злые. — Тебя всё равно не оставят, за тобой приедут в Москву или приедешь сама…
— Я понимаю твоё желание утопить меня ещё сильней. — Я дёрнула руку, вырываясь из хватки «брата». — Но я и так натворила тут достаточно дел, представляешь, что меня ждёт, если меня ещё и в Петербурге не окажется? — Я замолчала, не в силах с ходу произнести звучное и страшное слово. Попробовала его на языке и лишь, потом озвучила. — Трибунал.
Неявка к капсуле в нужное время расценивается как дезертирство. Таких за историю путешествий во времени было немало. За редким исключением всех их находили, возвращали домой и приговаривали к самым немилосердным наказаниям. И если в истории с Японией теперь я могла надеяться на счастливый исход,
— Разве ты не любишь Голицына? — Не унимался Николай.
— Какое это имеет значение? — Ей-богу, так хотелось его толкнуть с этой лестницы. Казалось, что Уваров специально ищет места, где можно ударить побольней. Парень молчал, только сверлил меня своим неприятным взглядом. Я развернулась и быстро взбежала по лестнице, не желая продолжать этот бессмысленный разговор.
Глава 21. Полная культурного недопонимания
В особняке вновь воцарился мир. Почти как в славные времена, когда к нам на ужин захаживал Роман Гавриилович. Только вот теперь спокойную атмосферу то и дело портили неприятные напоминания о том, что отъезд близок. Голицын много время уделял подготовке, бесконечно строчил письма в Москву, переживая за то, как там без него будет его хозяйство.
Уваров после нашего неприятного разговора у себя в «теплице» держался со мной вежливо-отстраненно и будто тоже ожидал чего-то каждую минуту. Думаю, того же что и я — вестей из нашего времени. Дрогнувшего «Помощника», ожившей капсулы, чего угодно. Только вот, в отличие от Николая, я каждое утро просыпалась с молитвой о том, чтобы помощь из будущего немного подзадержалась. «Не сегодня», — шептала я и старалась покрепче прижаться к Сергею. Побыть рядом с возлюбленным ещё хотя бы день, казалось мне невероятным счастьем.
В один из вечеров Голицын с радостью вслух зачитал письмо, пришедшее от Романа Гаврииловича. Сквозь обычные обороты вежливости скользила знакомая теплота доктора, который при всей своей напускной строгости оставался просто чрезвычайно приятным мужчиной. Правда, конец письма Сергей дочитывать не стал, как я его не уговаривала. По всей видимости, было там что-то такое, что не предназначалось для моих ушей.
Однако, всё это было лишь затишьем перед бурей.
Минуло четыре дня с того дня, как мы с Голицыным сбежали с бала. До отплытия оставались считаные дни. Мы с Уваровым сидели в гостиной и перекидывались короткими, колкими репликами. В последнее время наше общение состояло лишь из обмена вежливостей при других домочадцах, нужной информации наедине и вот таких вот острот. После заявления Николая о том, что он обязательно донесёт до меня начальству, отношения наши отнюдь не стали теплей.
Граф вошёл в гостиную тихо. Бледный и растерянный, похожий на призрак самого себя. Сердце моё мгновенно сжалось в болезненный комок.
— Сергей Александрович? — Я вскочила с места. — Что-то случилось? На Вас лица нет.
Уваров тоже нахмурился вставая. Как бы он ни относился ко мне, к Голицыну он питал самые тёплые чувства и беспокоился не меньше моего. Граф тем временем взял мои руки в свои ладони, сдержанно произнёс:
— Присаживайтесь, Вера Павловна и Вы, Николай Иванович. Я с дурными вестями.
На негнущихся ногах я прошла обратно к креслу, присаживаясь на самый его краешек. Николай так и остался стоять, вцепившись пальцами в спинку.
— Видите ли, сегодня меня срочно вызвали во дворец. — Голицын замер перед нами, явно подыскивая нужные слова. — На должность посла в Японию назначили другого человека.
Хорошо, что я сидела. Разношёрстные чувства во мне имели эффект разорвавшейся бомбы. Неверие, облегчение, испуг. Всё смешалось в комок чувств, который пытался выпрыгнуть из груди.