Дамочка с фантазией
Шрифт:
– А я разве не доказательство? То, что они со мной сделали, разве этого мало?!
– Достаточно. Беда в том, что пока некому ничего предъявить.
– Скорый поезд «Нижегородец» сообщением Москва – Нижний Новгород прибывает к первой платформе. Стоянка поезда двадцать минут. Повторяю…
Долохов кивнул. Прибывает, прибывает, это правда! Можно не повторять: и вот уже видно вдали, как что-то пылит и клубит воздух.
Он нарочно встал в самом начале платформы, подальше от входа в здание вокзала и поближе к его углу. Удобное местечко. Сейчас на платформе воцарится некоторая толчея, пользуясь которой они все втроем прямиком с перрона пробегут на привокзальную площадь города Владимира, где стоит джип.
На том самом месте, где он стоял в позапрошлую ночь…
Ну и темпы развития событий! Ну и каша варится!
Если Долохов не ошибается, и все произойдет как задумано, именно сегодняшняя эскапада станет толчком к логическому завершению расследования, которое он вел последние несколько месяцев. В принципе вот уже некоторое время практически все доказательства были у него в руках – оставалось только заставить проявиться тех людей, для которых эти доказательства стали бы убийственными. Однако неожиданно все пошло вкривь и вкось. То, что виделось Долохову совершенно ясным, вновь сделалось непонятным. Сначала это показалось ему лишь совпадением – несчастным и неудачным для него, но чрезвычайно удачным для преступников стечением обстоятельств. И только совсем недавно он, еще раз проанализировав все данные, которые удалось собрать ему и его коллегам, – понял, что и это «стечение обстоятельств» было тщательно срежиссированным действом.
Куда более тщательно, чем эти негодяи обставляли иные «мероприятия», заканчивающиеся трагически для тех участников, которые спешили исполнять свои прихоти – и несли деньги в агентство «Прихоть». А им ведь и впрямь казалось, что это нечто невинное, какие-то детские игрушки. И они попадали в ловушку, словно наивные зверьки, которые бегут на приманку собственных нечистых желаний. Ловушка захлопывалась, зверьки погибали… Довольно долго Долохов был убежден, что это происходит по собственной неосторожности и недосмотру тех, кто должен был обеспечить им безопасность за их же – очень немалые! – деньги. И только недавно до него дошло, что ловушки расставлялись сознательно. Причем именно на тех, кто принадлежал к основным работникам агентства «Прихоть». Бывало, страдали случайные люди. Но последними жертвами оказались именно те, кто фактически организовал агентство, сделал его популярным – тайно популярным, как ни парадоксально это звучало.
Можно было предположить месть обманутых «зверушек», которые наконец поняли, что собственные прихоти привели их в очень опасные ловушки. Но чутье подсказывало Долохову и тем, кто работал с ним вместе, что суть преступлений не в этом. Похоже, здесь классически заметали следы. Каково же было изумление Долохова, когда очередной жертвой оказался не кто иной, как первый организатор всего этого патологического безобразия – он же первый подозреваемый…
Неужели Олега Пластова и в самом деле случайно убила вульгарной пивной бутылкой на вульгарной пьяно-бытовой почве та женщина, которую Долохов подобрал под насыпью? Но тогда кто были люди, выбросившие ее на ходу из поезда? Мстители? Сообщники?
О, если бы он той ночью знал или хотя бы подозревал, как много важных для него тайн замкнется на эту измученную, полуживую женщину! И если бы он мог догадаться, что все испытанные ею мучения окажутся для нее как с гуся вода…
Не зря женщину сравнивают с кошкой, которая всегда падает на четыре лапы. Упадет, отряхнется, блеснет зелеными глазами – и дальше пойдет.
Ему вдруг пришло в голову, что он до сих пор не знает, какого цвета глаза у этой Ярушкиной. Спас ей жизнь – а какого цвета глаза, не знает.
Долохов со злостью топнул. Да фиг ли ему в ее глазах?!
Чертова баба! Какую подножку она ему подставила! Фам фаталь. Роковая женщина – поистине.
Но – какая женщина!
Он невольно усмехнулся, глядя на появившийся из-за поворота станционных путей поезд. Какая удача, что Валентин вчера вздумал ехать именно на «Нижегородце»! Какая удача, что они с этой сумасшедшей оказались в одном купе и Валька снова согласился помочь. Какое счастье, что жена не успела его отговорить!
Когда Залесский позвонил уже за полночь из поезда и рассказал, что с ним в одном купе едет в Москву та самая особа, которую он не далее как вчера утром привез по просьбе Долохова в Нижний и полдня караулил, то и Валентине, и самому Долохову показалось, что у Залесского просто съехала крыша. Но Валентин настаивал, он клялся и божился, что и сам ее узнал, и проводница назвала ее фамилию. И тогда Долохов вспомнил наглую, безапелляционную запись, которую прослушал на своем автоответчике. И подумал, что все это очень даже могло быть правдой. Она, эта фам фаталь по имени Ярушкина Е. Д., заявила, что готова вернуть украденные из его компьютера файлы, но требовала от своего ограбленного спасителя ни много ни мало, а подтверждения ее алиби на прошлую ночь. Долохов должен был в случае необходимости подтвердить, что Ярушкина была с ним – отнюдь не в поезде «Ярмарка»! Где и что они делали? Ему самому предлагалось придумать это самое алиби. Ярушкина соглашалась его обсудить и предложить свои варианты, но «по возвращении на следующий день» – она так и сказала, правда, не обозначила, откуда вернется. Получалось, из Москвы.
Нетрудно было сообразить, что у нее в Москве какие-то неотложные дела, если она туда рвется второй день подряд. Причем дела эти можно сделать очень быстро, коли уж она утром приедет в столицу, а в два часа дня тем же «Нижегородцем» намерена вернуться обратно. Об этом можно было догадаться и по ее словам на автоответчике, да еще проводница подтвердила это в поезде. Поэтому после первого Валькиного звонка Долохов хотя и покачал головой по поводу иронии судьбы, которая вновь свела охранника и охраняемую особу в одном купе, но скорее развеселился, чем озаботился. Следить за Ярушкиной особо пристально он надобности не видел. Вечером она будет в Нижнем и сразу выйдет на контакт с ним. Это ведь в их обоюдных интересах! Ему нужны файлы, ей нужно алиби – нормальная сделка. Он не собирался избыточно нервничать ни по поводу этой дамы, ни по поводу ситуации вообще. И даже решил довольно «чернушно» пошутить, напомнив Залесскому, чем окончилось для Олега Пластова путешествие в одном купе с этой непредсказуемой дамочкой.
– Не бойся, нас там трое, – совершенно серьезно поблагодарив за предупреждение, ответил Валентин.
Да, Долохов не просек серьезности ситуации. Зато Валентина была просто сама не своя от беспокойства за мужа и злости на легкомыслие Долохова. Правда, ему показалось, что дело здесь не столько в беспокойстве за жизнь ненаглядного Залесского, сколько в элементарной женской ревности. С точки зрения Долохова, его соседка вела себя сейчас довольно глупо. Ждать адюльтера от воплощения порядочности по имени Валентин Залесский можно было до второго пришествия и даже дольше! Однако Долохов поймал себя на очень фривольной мысли. Да, он подумал, что, окажись на месте Залесского – в одном купе с той роковой дамой, – он бы точно ночь не спал. Но вовсе не потому, что опасливо стерег каждое ее движение…
А впрочем, их же там трое. Наверняка третьей – и лишней! – оказалась какая-нибудь занудная бабуля: из тех, которые почему-то мгновенно проникались симпатией к Залесскому и терпеть не могли его приятеля Долохова.
Хотя что ж тут непонятного? На лбу у Валентина стояло клеймо добропорядочности. Долохова же многие называли ртутью. Не потому, что он отличался такой уж подвижностью, а за переменчивый, непостоянный нрав. Он ни к чему не мог относиться в жизни серьезно – кроме работы. Но тщательно скрывал от окружающих и это единственное свое «слабое место». Поэтому на его-то челе стояла печать общего пофигизма. И была доступна проницательным взорам окружающих!
Долохов как раз думал о том, что слова Пушкина насчет стихов и прозы, льда и пламени, а также воды и камня, которые не столь различны меж собой, вполне можно применить к нему и Валентину, так что их неразрывная дружба кажется и вовсе непонятной. А может, наоборот. Противоположности стремятся друг к другу!.. И тут Валентин позвонил снова.
То, что он рассказал, вызвало улыбку на лице Долохова только в первое мгновение. Потом эта странная, по сути – дурацкая ситуация показалась ему очень серьезной. Патологически серьезной!