Дань кровью
Шрифт:
Оба соперника выехали на середину поля и, поприветствовав друг друга взмахом руки, тут же разъехались в разные концы. Несколько минут стояли, ожидая сигнала. Кони нетерпеливо прядали ушами и гарцевали на месте, окруженные возбужденной толпой. Публика начала шуметь, подбадривая соперников. Каждый норовил выкрикнуть что-то колючее в адрес противника и что-то подбадривающее в адрес своего.
Наконец старик Младенович махнул рукой, и тут же копье, брошенное Милорадом, стремительно полетело в направлении Гргура. Толпа притихла, ожидая результата, и, когда Гргур увернулся и на лету поймал копье, тут же переломив его на три части, одобрительно зашумела. Очередь метать была за Гргуром. Копье со свистом вылетело из его рук, чтобы уже через несколько секунд достичь Милорада. Милорад, казалось, и не думал
Соперники сняли с плеч луки и достали из колчанов по стреле. Они съехались вместе и повернулись на конях в ту сторону, где уже заранее были приготовлены мишени: в землю воткнули копья рукоятью вниз, на острие копья насадили яблоко и в нескольких метрах от копий на специальных деревянных защепках-держалах установили железные кольца, в диаметре не больше набалдашника булавы. Стреляя, нужно было не просто попасть в яблоко, но обязательным условием было, чтобы стрела пролетела сквозь это кольцо. Три попытки, три стрелы давалось на это соперникам. Причем расстояние было довольно большим — на половину полета стрелы.
Кони стояли смирно, когда всадники натягивали тугую тетиву из бычьей жилы. Мгновение, и две стрелы, будто соревнуясь в скорости, вылетели, разогнанные тетивой, и через несколько секунд, счастливо миновав кольцо, вонзились в конечную цель своего полета: пронзенное насквозь яблоко, в которое стрелял Милорад, еще несколько метров летело вместе со стрелой, пока не упало на землю и не рассыпалось на части. Яблоко же, в которое стрелял Гргур, тут же от прикосновения стрелы разлетелось вдребезги. Толпа завыла от удовольствия.
Наступал самый решительный момент поединка, где все должна была решить сила и ловкость человека, его сноровка, умение и закалка. Всадники снова разъехались и вынули из-за пояса булавы. Разогнав коней, соперники устремились друг на друга, каждый потрясая своим оружием. Казалось, задень сейчас булава кого-нибудь, и тот свалится наземь замертво. Однако первый удар обоих соперников пришелся по воздуху. Кони уже не скакали, а крутились на месте, и удар булавы Милорада пришелся в булаву Гргура. Ответный же удар Гргура принял на себя круп гнедого младеновичского коня. Удар был настолько сильным, что конь от боли присел на задние ноги, потом захрапел, роняя изо рта розоватую пену, и дико шарахнулся в сторону, едва не сбросив седока. Но Милорад крепко сидел в седле и смог быстро усмирить зашибленное животное. Именно эта быстрота, пожалуй, и сыграла решающую роль, так как Гргур после удара на мгновение слегка расслабился и потерял бдительность. Милораду же удалось резко развернуть своего гнедого и подъехать к Гргуру с правого бока. Гргур тотчас поднял свою булаву, однако на мгновение опоздал и получил сильнейший удар в плечо, который вышиб его из седла. Гргур грохнулся наземь, потеряв свое оружие. И тут же Милорад удовлетворенно усмехнулся, подняв вверх булаву. Победа! Толпа загудела. Обрад Младенович разжал кулаки и с победоносным видом повернулся в ту сторону, где должны были стоять родители Зорицы…
Однако преждевременное торжество редко кончается весельем. Успех приходит лишь к тем, кто верит в него до конца, несмотря на первое падение.
Гргур быстро пришел в себя, вскочил на ноги и в один прыжок очутился возле гнедого. Схватив его под уздцы своими огромными, сильными ручищами, Гргур, забыв о саднящей боли в плече, бросился под передние ноги коня, держа поводья. Конь жалобно заржал, ударившись мордой о землю. Гргур же с необыкновенной ловкостью выскочил из-под коня, а Милорад перелетел через конскую голову и, потеряв по дороге булаву, упал на землю метрах в пяти лицом вниз. Гргур тут же, подхватив на лету булаву соперника, помчался к нему и уже через
— Молодец, Гргур! Наша взяла! Ай да Гргур! Добивай, добивай его!
Не обращая внимания на свист и крики, старик Младенович приблизился к Гргуру и молящим голосом произнес:
— Остановись, Гргур! Вы были достойны друг друга. Хоть он и проиграл, но он мне сын. Он должен жить хотя бы для того, чтобы смыть с себя этот свой позор.
— Отпусти его, сынок, — поддержал и Андрия.
Гргур левой рукой отер пот, бросил у ног Милорада его булаву и с гордо поднятой головой отошел от поверженного, тут же подхваченный торжествующей толпой.
Турки налетели подобно смерчу. Никто и ничто скрыться от них не могло. В несколько минут все изменилось: крики, плачь, грабежи, насилия, пожары — все началось одновременно в разных концах села и со страшной силой. Об отпоре туркам не могло быть и речи — они ворвались так внезапно, что многие, так и не успев ничего понять, погибли, зарубленные ятаганами. Не трогали турки только семи-десятилетних мальчиков — дань кровью.
Во двор Жарковичей, молодой семьи Стефана и Даницы, живших вместе с отцом Стефана — шестидесятилетним Миливое — и двумя детьми — четырехлетним Буком и семимесячной Златой, — ворвалось пятеро детин в огромных желтых шальварах, с кривыми саблями, прикрепленными к широкому, несколько раз обернутому вокруг талии поясу. От перекошенных злобных лиц у себров замирали сердца. К несчастью своему, Даница находилась в это время во дворе и сыпала зерно гусям. Увидев турок, женщина выронила из рук глиняную миску с зерном и отступила на несколько шагов назад. На мгновение застыв от неожиданности, что увидели такую легкую добычу, завоеватели переглянулись, и один из них, видимо старший, кивнул. Тут же в два прыжка он очутился возле женщины и попытался повалить ее на землю, одновременно срывая одежду. Даница закричала, стала яростно отбиваться и царапаться, но этим лишь еще больше озлобляла и распаляла нападавшего. На помощь первому подбежал другой, остальные принялись шарить по двору. Двоим туркам удалось, наконец, свалить Даницу на землю. Она не своим, каким-то диким голосом в последний раз позвала:
— Стефан! Стефан!
Стефан стоял в хлеву и, прикусив губу и до боли сжав кулаки, в остолбенении молча наблюдал за этой сценой. Но, услышав крики Даницы о помощи, не выдержал. Схватив стоявшую у стены лопату и бросив взгляд на кусты жасмина, где вовремя успели скрыться старый Миливое и маленький Вучко, выскочил во двор и со страшным криком бросился на насильников. Но не успел он добежать, как кривой турецкий клинок задел его руку. В это время подоспели, выскочив из дома, другие турки, и тело Стефана оказалось рассеченным на множество частей.
Вучко заплакал, но Миливое успел в последний момент закрыть ему рот ладонью.
— Тихо, мой мальчик, тихо. Нельзя сейчас плакать. Пусть слезы наши кровью прольются с басурманов поганых. А ты смотри, Вучко, смотри внимательно и все запоминай. Хорошенько запоминай. Может, когда Господь Бог назначит день нашей расплаты, — шептал Миливое на ухо внуку, не спуская глаз со двора.
Зрачки у мальчика расширились. Он перестал плакать, лишь икнул пару раз и в ужасе следил за происходящим.
Даница еще сильнее закричала, увидев изрубленное тело мужа. В это время из раскрытого окна дома донесся плач маленькой Златки, видимо проснувшейся от криков матери. Остервеневшие турки бросились в дом.
— Не смейте! Злата! Молчи, моя детка! Не дам!
Даница резко поднялась с земли и бросилась наперерез врагам.
— Не дам убить!
В пылу она схватила за горло одного из турок мертвой хваткой, и тот ясно увидел перед собой обезумевшие глаза женщины. Одной рукой пытаясь освободиться, другой он нащупал эфес сабли. В это время грубый хохот изверга прервал плач ребенка. Турок поднял вверх свою саблю и со смаком наблюдал, как на ней дергается и корчится маленькое тельце. Увидев это, Даница вся обмякла, и резкий взмах врага оборвал еще одну жизнь. А через две минуты заполыхал дом Жарковичей, и только старый Миливое за кустом жасмина шептал своему внуку: