Дань смельчаку (Погребальный звон по храбрым)

Хиггинс Джек

–  Отсюда еще четверть мили, - сказал Пэндлбери. - Придется идти.

–  Похоже на то. А как же собаки?

–  Болтовня. Их на самом деле не существует, но любопытные стараются держаться подальше.

В конце концов я решил ему довериться, потому что Пэндлбери шел со мной. Перебравшись через ограду, мы стали спускаться по старой заезженной дороге, приведшей нас к высокому кустарнику, который несколько смягчил порывистый ветер, приносимый вместе с дождем с моря.

Какое-то время Пэндлбери молчал, а затем вдруг схватил меня за руку:

–  Вон с того пригорка вы все увидите.

Следующие, на сей раз распахнутые -

ворота и перед нами распростерлась уходящая вниз долина с бухтой. Полдюжины полуразвалившихся домов и старый паб со струящимся из каминной трубы дымом. За ним прямо в море выдавался длинный причал - отрезок пути на проржавевших подпорках. В самом его конце был принайтован баркас, но нигде я не увидел ни одного человека. Даже на баркасе, хотя с такого расстояния, да еще в тумане, было легко ошибиться.

–  Примерно в ста ярдах влево - небольшая речушка, - сказал Пэндлбери. Она протекает рядом с задним крыльцом паба. Этим путем можно подойти незамеченными.

Предложение показалось мне разумным, поэтому я последовал за Пэндлбери вниз. Он постоянно оступался, припадал, тяжело дышал, особенно когда забрался в глубокую канаву и стал пробираться вниз по речушке.

Лицо его взмокло, но не только от хлещущего дождя. Я заметил это, когда мы вскарабкались по обрывистому берегу и присели возле полуразрушенной сланцевой стены позади паба. Во внутренний двор выходила задняя дверь, четыре окна на первом этаже и бельэтаже слепо всматривались в утреннюю смурь - дымок из очага был единственным признаком жизни.

По стене я пробрался за угол и выглянул из-за поворота. По причалу к дому направлялся человек, перебросив через плечо рюкзак. На ногах - тяжелые башмаки, на плечах - штормовка, на голове - полотняная шапка. Лица я не разглядел, потому что голову он прятал от дождя.

Пэндлбери сказал:

–  Это Даво. Видимо, возвращается с острова.

–  Хорошо, - сказал я. - Нужно поспеть в дом до его прихода.

Мы проскользнули в небольшую дверцу в стене, прошли через двор и толкнули заднюю дверь. Заперто. Выглядела она так, словно не отпиралась черт знает сколько времени. К этому моменту стало ясно, что открыть ее мы не успеем, потому что послышался голос Даво: сильный, громкий и не лишенный приятности. Он пел медленную, печальную песню, хорошо подходившую к ненастью, явно не английскую, хотя была она венгерской или нет, я сказать затруднялся.

–  Позволим ему войти, затем обойдем дом, и вы постучитесь в дверь, сказал я Пэндлбери. - Затем отойдете в сторону и не будете мне мешать.

Лицо его несколько осунулось, но он даже не попытался спорить. Когда дверь грохнула, мы отправились вдоль стены к парадному входу в лачугу.

Над дверью все еще качался деревянный щит - цвета на нем ярко выделялись в серятине утра. В основном алый и черный, подчеркивающие основную мысль. На троне, среди трупов, восседала сама смерть: череп под короной, с плеч спадает горностаевая мантия. И название: "Смерть королям".

Я кивнул явно встревоженному Пэндлбери. Глубоко вздохнув, он отправился к дверям. Я - за ним, стараясь держаться как можно ближе к земле, ниже уровня окон. Пэндлбери неуверенно взглянул на меня и постучался.

Внутри что-то зашебуршало, и затем дверь осторожно приоткрылась.

Пэндлбери выдавил улыбку.

–  Доброе утро, Даво.

Послышалось фырканье - по-видимому, выражение недоумения, - а за ним ответ:

–

 Вы? Что-то я не понимаю...

На сей раз боги оказались ко мне милостивы, потому что венгр вышел за дверь - в его правой руке безжизненно висел "люгер". Он моментально почуял мое присутствие, начал поворачиваться - тогда я врезал ему ботинком в живот. Затем для профилактики хорошенько дал коленом по лицу и уложил на спину.

Вытащил из обмякшей руки "люгер" и сунул его в карман. Пэндлбери смотрел на меня с каким-то суеверным страхом.

–  Вы никогда ничего не делаете наполовину, мистер Джексон.

–  Для этого у меня нет причин, - ответил я. - Давайте-ка втащим его в дом.

* * *

Самым запоминающимся в Даво было его лицо. Живой Иуда Искариот: один глаз убегал к переносью, рот напоминал бритвенный разрез. Лицо ожившей средневековой горгульи.

Мы усадили его в деревянное кресло возле стола из сосновых досок, и я приказал Пэндлбери найти мне какую-нибудь веревку или что-нибудь в этом духе. Он побрел в кухню и вернулся с бельевым шнуром. Я связал венгру руки за креслом, затем сел напротив и стал ждать, пока тот не очнется.

Видимо, когда-то в гостинице это был главный зал. Пол покрыт отполированными камнями, низкий потолок поддерживали тяжелые дубовые, потемневшие от времени балки, а каменный камин оказался столь велик, что в нем, по-видимому, можно было зажарить целиком тушу огромного быка.

В нем горел костер из плавника - в зале было тепло и уютно после собачьей погоды снаружи, но самым интересным оказалась бутылка "Белой лошади", возвышавшаяся посреди остатков ночной трапезы.

Я плеснул себе немного в относительно чистую чашку, передал бутылку Пэндлбери, а сам отошел к окну. На подоконнике стоял телефон - значит, Пэндлбери не соврал. Глотнув виски, я услышал за спиной стон Даво.

Выглядел он ахово, поэтому я прошел в кухню, набрал в кастрюлю холодной воды и плеснул ею ему в лицо. Радостно было видеть, что он моментально очнулся и, выпрямившись, начал сыпать проклятиями.

Тыльной стороной ладони я врезал ему по губам, Так, профилактика, чтобы понимал, с кем имеет дело. Это заставило венгра замолчать.

–  Так-то оно лучше, - сказал я весело.

Он смотрел на меня исподлобья.

–  А теперь начинаем утро вопросов и ответов. Ты только что отвез группу, в которой были Чен-Куен и молодая цветная женщина, на Скерри. Правильно?

Косой глаз бешено завращался и наконец остановился на Пэндлбери.

–  Считай себя покойником.

Я снова стукнул его, но на сей раз несколько сильнее.

–  Я, кажется, задал вопрос...

Он плюнул мне в лицо - ощущение вряд ли можно назвать приятным, и потому его действие пробудило во мне самые дурные наклонности. В камине лежала трехфутовая железная кочерга. Взяв железяку, я швырнул ее в огонь и сказал:

–  За последние три дня меня постоянно били, накачивали наркотиками, совали в психушки, обвиняли опасным сумасшедшим. Так что забудем об этих скучных подробностях - покушения на мою жизнь стали обыденным делом. Но самое главное: мое терпение иссякло. Знай, дружок, что учился я в школе с жесткой дисциплиной. Настолько жесткой, что даже можно сказать - жестокой. Ты себе представить не можешь. Теперь я пойду умоюсь и выпью еще немного. Затем снова попытаюсь с тобой поговорить. Кочерга к тому времени раскалится докрасна. Подумай об этом.