Данэя
Шрифт:
…В начале первого же антракта Поль вызвал Дана:
— Ну, как??
— Не волнуйтесь: все идет как надо. Ты же видишь!
…И вот, наконец, сцена с цыганкой: Агнес отдает вещи сына — все, чтобы после этого умереть. Эя чувствовала, как комок встал в горле, мешая дышать: возникли перед глазами похороны Малыша. Но боль не мешала с восхищением отметить, как проводила эту сцену Лейли, которая, казалось, читала все, что творилось в душе у нее — Эи. И сумела передать эти чувства зрителям. Как — неизвестно, но в антракте сразу несколько человек подошли к ней и Дану и молча
Сын, наклонившись к ней, тихонько сказал:
— Мамочка, пройди, пожалуйста, к Лейли: она ждет тебя.
Лейли была одна в своей уборной. Бледная, но в то же время, почему-то, казалось, не уставшая. Она встала навстречу Эе.
— Спасибо, Лейли! — сказала Эя. — Как ты играла!
— Тебе спасибо, Эя!
— За что?
— За то, чему ты меня научила. Что дала мне. — Она близко, совсем близко подошла к Эе. — У меня будет ребенок, Эя. У нас с Лалом.
— Что?!
— Я беременна. Кибер-диагност сегодня утром обнаружил это. Я тоже буду матерью, Мама.
— Лейли! — Эя обняла ее, притянула к себе, и Лейли прижалась к ней. Вот и свершилось! Появится их внук: ребенок, рожденный своей матерью — здесь, на Земле. Скоро! «Вот и ответ тебе, Йорг! Его родит женщина, любящая моего сына».
— Лал знает?
— Ну конечно! Он так рад. Но тебе — я сама хотела сказать.
— Лейли! Милая моя! — Эя еще тесней прижала ее к себе.
Ну что, Йорг: с Лейли ты не сможешь сделать то же, что с Евой — мы не дадим! Как бы ты не пытался!
— Лейли, тебе вместе с Лалом надо поселиться у нас. Так будет лучше: мы сможем следить за тобой и во-время подсказать что нужно. И — научить тебя всему, что нужно знать, когда он родится. Хорошо? Так нам будет спокойней за тебя и нашего внука. — Она почувствовала, как дрогнула Лейли. — Тебе будет хорошо с нами.
— Да: мне будет хорошо с вами. — Лейли прижалась лицом к ее груди. — Мне будет очень хорошо с вами!
— Замечательная моя! Если бы ты только знала, как нужно это, не только нам, — то, что ты сделаешь.
— Я — давно это решила: я должна быть такой же, как ты.
— Скажу Дану: обрадую его!
— Да, да: иди к нему, скажи! А я все-таки отдохну немного.
— Отдохни, родная. Ляг и, если сможешь, поспи: тебе теперь надо беречь себя.
— Спасибо! Я не буду спать — только лягу: посмотрю спектакль до конца.
Они поцеловались, как два близких человека; Эя ушла.
«Вот почему она такая сегодня, почему поняла до конца, какой могла быть Агнес. Ребенок! Чудесно!»
Дан протянул ей бутылочку с тонизатором:
— Подкрепись, Мама.
— Не надо: я без него чувствую себя совсем бодрой. От радости — большой радости. Слушай, Отец: у нас с тобой будет внук. Или внучка. Ребенок нашего Сына. Лейли мне сейчас сказала.
— Она — ждет ребенка?!
— Да. И они будут жить с нами: она сразу согласилась, когда я сказала ей, что так будет лучше. Я в первую очередь хочу обезопасить ее от Йорга.
— Ты права, Мама: он слишком умен и осторожен, чтобы повторить с ней то, что с Евой, но в состоянии придумать что-то другое. Неизвестно, не толкнет ли его известие о беременности Лейли на решение «отодвинуть» границу дозволенного. Пусть будет с нами: мы поможем ей во всем.
— Слушай: тебя скоро будут называть дедом. Меня бабушкой. А я чувствую, будто совсем помолодела. Какой день!
— Замечательный! Ты видишь, что происходит: этот спектакль как будто слил всех воедино. Я не вижу никого, кто остался бы равнодушным. Они смотрят и верят. Больше, чем нам. Искусство действует на них сильней, чем наша пропаганда: мы пытаемся воздействовать на их разум, а оно — на их чувства.
— Ты же знал это: сам воспользовался — на мне.
— Да, да, Мама. «Бранд» разбудит их, поможет начать понимать нас.
— А вот и Дети!
Они шли обнявшись. Дан и Эя повернулись к ним, и по счастливой улыбке Мамы Сын сразу понял, что Они уже знают.
Говорить ли об этом Милану? Она была в смятении. Чем дальше, тем трудней она себя чувствовала. Категорическое неприятие того, что несли с собой Дан и Эя — где-то позади. Позади полное непонимание и нежелание понять. То, что приходилось слышать от них, незаметно проникало в сознание и оседало там; то, что она увидела, заставило задуматься и начать сравнивать многие вещи.
Большую роль сыграло участие в «Бранде», на которое она согласилась только по настоянию Милана. Дан и Эя прилетали на репетиции, и ей не раз приходилось слышать их рассказы и ответы на бесконечные вопросы Поля. Действовали общий настрой и необычность постановки. И в какой-то момент она почти с испугом почувствовала себя в середине между теми и этими: Дан, Эя, Лейли — уже не были попрежнему чужими, и их идеи — враждебными.
Сегодня особенно. Еще стояли перед глазами сцены и декорации, звучали слова и музыка, сопровождавшая действие. Они, стоящие на сцене, — и она со всеми, вместе с ними, одна из них. Гора цветов. И снова буря овации — когда Поль с охапкой цветов подошел к Дану и Эе и протянул ее им. Казалось, все слились в едином порыве.
Несмотря на огромную усталость, настроение было таким, что невозможно было расстаться, разойтись. Заняли целиком большое кафе: шумели, как на пиру.
Рите было хорошо. Она не помнила ни о Милане, ни о его Йорге. Все присутствующие: Дан с Эей, их дети, Поль, Лейли, актеры, статисты — казались ей самыми близкими. Хотелось сказать каждому что-нибудь приятное. И смотреть на Дана, сидевшего рядом с Полем.
Они негромко разговаривали, потом вместе вышли, Эя осталась в зале — значит, они где-то поблизости.
…Да, они были недалеко от входа: Поль сидел в кресле у кустов, Дан расхаживал рядом.
— …И что же дальше? — донеслось до Риты.
— Не знаю, отец. Буду искать новую пьесу.
— Я — не об этом.
— О чем же? Я, кажется, не очень понимаю: извини, очень устал.
— Твоя постановка сделает немало: она уже пробудила в людях новые чувства и мысли, — я все время наблюдал, я видел это. Они должны теперь более внимательно слушать, что говорим мы и те, кто уже слушал нас.
— Я рад.