Данэя
Шрифт:
И она вызвала Милана.
— Поздравляю! С такими талантами, как ваши, даже подобный бред становится занимательным.
— Есть новость.
— Да? — он сразу насторожился.
Сообщила ему о Лейли. Внутренне усмехнулась, видя, как он сразу стал бледнеть.
— Ждать тебя?
— Нет. Сама понимаешь, мне сейчас не до этого.
О Еве и Ли она не сказала ни слова.
52
Постановка «Бранда» сделала свое дело: пробудила широкий интерес и вызвала разговоры о смысле жизни, об ушедших явлениях — материнстве, семье.
Нельзя было сказать, что идеи эти сразу встретили понимание — существующее положение неполноценных подавляющему большинству казалось совершенно естественным: каждый должен делать то, что может. Интересы человечества в целом — прежде всего! И тогда, когда оно билось в поисках выхода из кризиса, и сейчас: отказ от использования неполноценных лишь создаст излишние, к тому же — совершенно неоправданные трудности.
Ответная критика новых идей была тщательно аргументирована и большинству казалась убедительной. Отпор носил характер заранее организованного дела — Дан это видел ясно: Йорг и иже с ним не теряли время даром.
Однако остановить совсем распространение идей Лала они не могли. И хотя о появлении сторонников этих идей говорить было еще рано, многие познакомились с ними. Пока — только познакомились: узнали то, чем совсем не интересовались раньше, о чем почти не имели и представления. По сравнению со временем, когда самого Лала не хотели даже слушать, это было немало.
Но выступления обеих сторон не использовали средства всемирной информации. Дан считал это еще преждевременным, — его противники не желали, как и раньше, привлекать излишнее внимание к социальным вопросам, стараясь по возможности загасить обсуждения и споры. Кое-что им, действительно, удалось: по истечении некоторого времени интерес к новым идеям начал ослабевать.
Как раз в это время у Дана появился неожиданный союзник.
Просматривая объявления «газеты» в кабине, мчавшейся по подземному путепроводу, Дан даже сразу не поверил себе, увидев вдруг перечень произведений Лала: книг, фильмов, эссе, статей. В конце — «Воспоминания о Лале». Автор — Марк. Лал, кажется, упоминал это имя. Очутившись на поверхности, сразу сделал запрос по компьютеру. Марк — бывший главный редактор «Новостей», теперь — просто один из их сотрудников. Да, да: это же шеф Лала в «Новостях» — Лал несколько раз говорил о нем, довольно тепло.
Дан сделал вызов. На экранчике радиобраслета появился человек с совершенно седой головой.
— Добрый день!
— Хороший день, Дан!
— Я хочу поговорить с тобой.
— Нам — давно пора. Можно и сегодня: где предпочитаешь встретиться? — И Дан назвал место: в парке — там, где когда-то впервые увидел Лала. Несмотря на занятость, с трудом дождался вечера и явился туда на полчаса раньше.
Пень, на котором он сидел тогда, хорошо законсервированный, сохранился до сих пор — Дан сидел на нем, погруженный в воспоминания, когда на дорожке среди старых деревьев появилось самоходное кресло.
Марк отпустил кресло и подошел к Дану; тот подвинулся, давая ему место рядом.
— Ты хотел поговорить о Лале?
— Да.
— Тогда давай лучше пойдем. Я люблю ходить — это помогает думать.
— Я тоже.
— Только идти далеко: разговор будет долгим. — И они двинулись по аллее.
— Я когда-то часто ходил здесь, — начал Дан после нескольких минут молчания. — Там, — он указал в сторону пня, — я в первый раз ждал Лала.
— Он был тогда один из лучших корреспондентов «Новостей». Поэтому я поручил интервью с тобой ему.
— Он был довольно молодым, — и меня удивило, сколько он знает. Я почему-то сразу почувствовал, что он совершенно не такой, как все.
— Он уже тогда был необыкновенным — на голову выше других. Да: невероятно много знал. Я думаю, кем был он — больше всего: журналистом, писателем, историком?
— Мыслителем.
— Да: в первую очередь — им. Я познакомился с ним на защите его докторской диссертации: он поражал своим пониманием истории. Как истории социальных отношений — как понимали ее в былые эпохи.
— Он мне говорил, что работа в «Новостях» помогла ему и столкнуться с неполноценными, и потом собрать материал о них.
— Да. Он написал тогда о них свою первую книгу, но я отговорил его от ее публикации. Он согласился тогда со мной, но продолжал думать главным образом о них. Он уже не мог иначе: потому что начал понимать то, что не мог и не хотел никто. Я — тоже.
— Он был вынужден тогда молчать.
— Я знал это: он показывал мне материалы, которые собирал, но мы не публиковали их. И когда он пытался высказаться, его не хотели слушать. Я послал его тогда в Малый космос — он вернулся оттуда не изменившись, хотя совсем прекратил говорить о своих взглядах на неполноценных.
— Мы были вместе в это время.
— Он тогда все силы отдавал на признание твоего замечательного открытия.
— И молчал о своем. Ни слова даже мне.
— Он потом выступил вместе с участниками движения против отбраковки, но в своих высказываниях шел гораздо дальше их. Я боялся, что с ним расправятся — подвергнут длительному бойкоту. Очень боялся. К счастью, широкая огласка была невыгодна его противникам, и он вместо бойкота отделался ссылкой в Малый космос — под видом командировки «Новостей». Я боялся за него и потом, когда ты после обновления помог ему вернуться: боялся, что он займется прежним. Возможно, опираясь на тебя. Я попросил его связаться со мной при подлете к Земле; он знал, что я очень беспокоюсь за него — сделал это. «Будь благоразумен», — сказал я ему тогда. — «Может быть, ты и прав, но твое время еще не пришло». И он пообещал мне.
— Он нашел более верный путь.
— Я сразу понял это, когда вы вернулись с детьми. Но без него! — сказал он с горечью. — Почему ты не сумел сберечь его? Все, все расскажи мне!
Они шли и шли, часто ускоряя шаг и не замечая этого. Дан говорил, Марк слушал — жадно. О последних годах жизни Лала: нашего Лала. Дан видел: этот человек слушает и понимает его, как до сих пор кроме Евы — никто.
Уже совсем стемнело, звезды были на небе.
— Скоро ночь, а нам еще о многом нужно поговорить.