Данэя
Шрифт:
Новый приступ у Марка произошел опять во время работы над архивом Лала. На этот раз настолько сильный, что Дан, бросившийся к нему, счел необходимым одновременно вызвать врача.
До его приезда успел впрыснуть лекарство. Приступ утих, но состояние Марка внушало сильную тревогу.
— А, старый знакомый! — врач впился глазами в экран кибер-диагноста. — Как началось?
Дан рассказал; сказал, что впрыснул. Врач кивнул: Дан сделал все абсолютно квалифицированно.
— Я
— Он…
— В клинику надо! Если произойдет инфаркт — может быть очень обширным. Мы должны успеть! — Он вызвал специальную санитарную кабину, в которую осторожно уложили Марка, находящегося в полузабытьи. Врач сел рядом с ним, включил кабину на режим бережной доставки: все городское движение по трубам было скорректировано на беспрепятственное движение врача с больным.
…Дан находился в вестибюле клиники — дальше посторонние без врача не допускались. Но врач, увезший Марка, вскоре выбежал к нему.
— Твой друг странно ведет себя. Он очнулся, и, узнав, что мы собираемся немедленно произвести ему замену сердца, категорически отказался. — Он был возбужден. — Чего он боится? Элементарная операция — ничего особенного!
— Он — не боится. Можешь ты провести меня к нему?
— Конечно! Ты уговоришь его?
— Не знаю. Пойдем!
На Марка было страшно смотреть. Похоже, начинался еще один приступ. Но он был в сознании.
— Марк! — Дан склонился над ним.
— Дан, — Марк с усилием открыл глаза. В них была дикая боль. — Скажи им: я запрещаю им пересаживать мне сердце донора, — голос его был еле слышен.
Дан вышел в соседнюю комнату, где его ожидали врачи.
— Уговорил?
— Нет. Это не удастся сделать. Помогите ему другими средствами.
— Какими? Другие средства — все — годятся лишь как временные. Ты же знаешь!
— Неужели в последнее время не было создано ничего эффективного?
— Для чего? Делается пересадка — и все! Зачем нужно еще что-то?
— Пересадку он делать не даст.
— Хорошо — попробуем помочь лекарствами, но… Гарантировать мы ничего не сможем.
Дан снова вышел в вестибюль. Уселся в кресло: ждать.
Врач вышел к нему очень нескоро.
— Кажется, пока обошлось. Он сейчас засыпает. Но случай слишком тяжелый: это не сердце, а ветошь. На то, что как-нибудь обойдется, рассчитывать нечего.
…Дан провел бессонную ночь. Дома ничего не знали: он боялся, как бы весть не дошла до Лейли. Выбежав на зарядку без Эи, сразу же связался с клиникой.
— Спит еще.
— Ночь прошла спокойно?
— К счастью, да. Но надеяться не на что. Если не сделать пересадку, жить ему осталось недолго.
— У него моя пластинка. Понадоблюсь — воспользуйтесь ею.
Он не пошел в бассейн. И почти не мог есть за завтраком. Ждал.
…Марк был еще очень слаб, но говорить мог.
— Уговори его, не дай ему умереть, — еще раз сказал врач перед тем, как впустить его в палату.
Глаза Марка потеплели, когда Дан подошел к ложу реанимационной установки.
— Прости за беспокойство, — тихо произнес Марк.
— Ты не передумал? Положение критическое.
— Я знаю. Но я уже говорил тогда: повторять не буду. Не имею право — и не хочу.
— Ты слишком нужен сейчас.
— Все равно: этого нельзя делать.
— Твой отказ пока ничего не изменит.
— А мое согласие изменит наверняка: я потеряю право открыто смотреть в глаза моим мальчикам.
— У меня — тело неполноценного.
— Ты тогда еще не знал.
— У Ли четвертая часть от доноров. Зато он успел распропагандировать почти весь Малый космос.
— Из интервью Ли при публикации исключили одну фразу: «Когда я думаю, что мое спасение стоило жизни людям, взятой без их согласия, мне хочется умереть».
— Марк…
— Не надо, Дан. Ты сам знаешь, что не должен мне этого говорить. Все — или ничего, Дан. Мне стыдно будет жить с сердцем, отнятым у донора.
— Марк, они могут не спасти тебя.
— Пусть так. Моя смерть будет иметь смысл. Сядь-ка, Дан. Лал понял бы, что я — не могу иначе. А я ведь немало мешал ему говорить во весь голос.
— Ты сберег его.
— Я делал это только из страха за него: я любил его — но считал, что он заблуждается.
— Не вини себя.
— Поздно я понял его. Жить мне, все равно, осталось немного — а я слишком мало сделал для него. Для нас всех.
— Ты опубликовал его книги.
— Ты сделал бы это и без меня. Нет уж: если я умру сейчас, то с сознанием, что успел сделать нечто существенное. Люди скорей поверят в наши идеи — идеи Лала. Как сказал древний мудрец, Гиллель: «Если я не за себя — то кто за меня? Если я только за себя — что я? Если не теперь — то когда же?»
Марк закрыл глаза: разговор утомил его.
— Посиди немного со мной, — шепотом попросил он.
Потом он раскрыл глаза, слабо улыбнулся:
— А может, еще и обойдется. Успею увидеть твоего внука. Ну, теперь иди! Скажи только врачам, чтобы оставили меня в покое: пусть не пристают с пересадкой.
У входа в клинику Дан столкнулся с товарищами Сына: Ивом, Уно и Александром.
— Сеньор, ты был сейчас у него?
— Как он?
— Вы откуда знаете, что он здесь?
— Врач сказал.
— Врач? Почему?
— Он нас видел раньше. Когда мы провожали Деда от тебя.
— Кого?
— Редактора Марка: мы так зовем его.
— С ним тогда произошел приступ. По вызову прилетал этот врач.
«А, старый знакомый!» Вот когда, значит, это было.
— Почему не сообщили об этом? Хотя бы — Лалу?