Данвичский роман
Шрифт:
Теперь она вертится на койке и вздыхает ещё больше, она по-настоящему взволнована, так что я не удивлюсь, если она разбудит себя. Я перестал писать, погасил лампу и решил ещё посмотреть, но если она проснётся, я буду вести себя так, как будто заснул в кресле...
Глава девятая
Это была богатая смесь чувств, с которой Сэри так внезапно проснулась посреди ночи, и тем более эти чувства стали преобладать, когда она вспомнила, что было прежде чем она заснула. Воспоминания наполнились этими людьми у Осборна, а вместе с ними и необъяснимым восторгом, которым она кипела, узнав, что нападавшие были вынуждены в результате действия, которого она не понимала, потреблять ужасные вещества. С этого момента она также ощущала необычайное миролюбие, с тех пор как вернулась в сарай с инструментами с Уилбуром и делила с ним леденцы. После этого они некоторое время разговаривали, что ещё больше её умиротворило, но она почувствовала себя немного неуютно, когда он дал ей золотую монету. Вскоре, однако, веки Сэри опустились; она приняла предложение Уилбура близко к сердцу и согласилась остаться с ним, по крайней мере, на ночь. Какой бы неудобной ни казалась удлинённая койка, она находила её в высшей степени комфортной; сон охватил её в считанные мгновения.
Тогда она вспомнила содержание своих снов - сны, чья безмятежная сущность казалась ей такой несовместимой: убаюкивающие образы огромных прекрасных пастбищ, зелень которых наполняла её дух неизмеримым восторгом; блистательные и небесные рассветы; величественные леса, нетронутые вторжением человека и его топора с незапамятных времён, и тишина таких лесов, которую можно было бы описать только как божественная. Более того, со всем этим было связано всепроникающее чувство внутренней справедливости, подобного которому её сердце никогда не испытывало.
Чего она, конечно же, не могла понять, так это кажущегося мгновенного переворота в общем видении сна...
Эти прекрасные образы пастбищ, неба и леса - поистине, - превратились в шокирующую и непостижимую противоположность: универсальный магазин Осборна и трио гнусных развратников, которые всего несколько часов назад подошли к Сэри; и именно сновидящим мысленным взором она смотрела на это ужасное событие. Однако при воспроизведении сцены она обнаружила совершенно другую возможность, предоставленную ей: быть не свидетелем нападения как жертвой, а на этот раз быть вездесущим зрителем; точно так же она делала свои наблюдения не с помощью объективного зрения, а с помощью того, что можно было бы назвать каким-то ужасным видением через камеру...
Сэри видела преступников - и их соответствующие акты саморазложения - с различных ракурсов и нескольких диапазонов близости. Один за другим каждый из них открывал рот, чтобы неохотно съесть материал своего наказания. Во всяком случае, это глазное видение, казалось, протекало очень неестественно медленно. Первоначально компонент осознания сновидений Сэри вызывал отвращение этого видения, но...
Она продолжала наблюдать с неоспоримым ускорением внимательности. И то, что она увидела дальше, поразило её ещё более необъяснимо.
Она увидела себя, как в сопровождении Уилбура Уэйтли она выходит из покинутого универсального магазина.
Тем не менее, визуальность сна осталась, что позволяло ей продолжать смотреть, и то, что она наблюдала, было бы сочтено любым общим каноном как недоступное для просмотра.
Какое-то время трое мужчин лежали, дрожа, а их желудки были наполнены неописуемыми выделениями, и Сэри предположила, что нанесённым самим себе злодеяниям пришёл конец.
Однако в этом предположении она ошибалась.
Первым поднялся на ноги старый и худощавый Тобиас, который сделал это с напряжённой, морщинистой гримасой, как будто его силой воли управлял кукловод, даже более зловещей, чем его собственная; и с трудом он поднял плевательницу и начал в неё рвать. В то время как это происходило довольно шумно, при одинаковых передвижениях Люк Лэнг и Генри Уиллер, пошатываясь, зашагали за старую деревянную стойку, неуверенно рылись в проходах стеллажей, а затем вернулись: Лэнг нёс двухлитровую стеклянную бутылку, а Уиллер - большую миску. Лэнг сразу же сжал горлышко бутылки губами и начал рвать мочой Уиллера (вместе с другим пищеварительным мусором). В чашу, конечно, Уиллер срыгнул фекалии.
Даже в сознании сновидений Сэри не могла представить то, что может произойти дальше...
Тобиас передал плевательницу Лэнгу, Лэнг передал бутылку с мочой Уиллеру, а Уиллер передал свою миску с кучей дерьма Тобиасу Уэйтли, и все они начали поглощать содержимое этих ёмкостей. Затем процесс срыгивания и потребления повторялся, пока каждый мужчина не имел возможности попробовать все предложения дня.
Сэри проснулась, как будто крик раздался прямо ей в ухо, и с той же быстротой в её пробуждённом сознании появились составляющие сна.
Если можно было задыхаться мысленно, Сэри так и сделала, и это был вздох от порывистого распутства. Её тело вертелось на матрасе, ягодицы сжимались, пальцы ног сгибались, половые губы трепетали. Пальцы одной руки исследовали восхитительную боль в набухшем соске, в то время как другая рука, казалось, была полна решимости полностью войти в нежный порог её женственности. Её сексуальные жидкости стекали; её живот втягивался и выпирал, а её спина напрягалась, как лук стрелка, натянутый на максимальную дугообразную форму. В своём сознании она знала, что не спит, но это простое признание - всё, что она, казалось, могла осознавать. Осталась лишь пылкая - нет - неумолимая сексуальная алчность, стремление к оргазму, сравнимое с голодом осуждённого в донжоне, оставленного голодным в течение двух недель. Способность связного мышления была невозможна, поскольку она была захвачена этой грубой и примитивистской потребностью проникнуться, получить сердцевину, потерпеть поражение в результате немедленного и бесконечного полового акта. На самом деле, если какие-то аналитические мысли действительно существовали в её голове, это были просто воспоминания о её сне...
Не славные пастбища и атавистические восходы, а три её антагониста, каббалистически вынужденные потреблять различные телесные отходы.
Она почувствовала, как вспыхивает пламя, сотрясая койку. Она могла слышать удары своего сердца, когда её рука терзала её вагину, а груди гудели.
Её глаза широко раскрылись.
«О, мой БОГ...»
Логические вопросы, которые могли бы вызвать такое затруднительное положение, не приходили, вопросы о том, что вызвало её внезапную, неутолимую и очень нехарактерную похоть, или, на её родном диалекте провинций, «как ей могут сниться мужчины, которые едят дерьмо, пьют мочу и блюют, как они заставляют её быть такой чертовски возбуждённой?» Это был уместный вопрос, и если бы Сэри была образованным психиатром, скажем, доктрины Фрейда, она могла бы предположить, что такое волнение возникло в результате множественных ретроградных симптомов тотемов мести, обращённых к эротике.
Но Сэри не была образованным психиатром.
Во всяком случае, воспоминания о тошнотворных образах вытеснили всё остальное в её сознании, оставив только правдоподобие сексуального влечения и неослабное стремление утолить его.
Тяжело дыша, она оглядела сарай. Только полоска света просачивалась из масляной лампы на столе, и в этом незаметном свете её глаза разглядели долговязую, неуклюжую фигуру Уилбура, уснувшего в своём кресле.
Сэри поднялась, как будто подстрекаемая вуду. Она с головокружением подошла к тому месту, где спал Уилбур; затем, совершенно не стесняясь, она натянула прозрачное платье на голову и оседлала Уилбура с обнажённым пахом в кресле. Проснулся он мгновенно или нет, она понятия не имела; вместо этого её внимание было сосредоточено на руках мужчины, который держался за пояс. Несколько мгновений спустя его пояс был расстёгнут, его брюки были ослаблены, и Сэри кряхтела в абсолютно непреклонной попытке стянуть их вниз. Уилбур действительно проснулся в этот момент, и это можно было сравнить с явной тревогой.