Дар Авирвэля
Шрифт:
Они проспали почти весь день. Когда Мерлин разлепил глаза (а Артур ещё досматривал свой необычный сон), небо уже окрасилось в оттенки вечера, и временами среди многих множеств звёзд пролетало одно-другое тёмное облачко, которое лишь дополняло чарующую картину заката суток. Пёс спрыгнул с кровати, издав немного шума, и подошёл к закрытой двери. В этот момент его манила какая-то неясная сила, и ему хотелось пойти к ней, несмотря ни на что… Дверь открылась, повинуясь чужому желанию. Не желанию самого Мерлина, а чьему-то чужому, очень могущественному и бескомпромиссному. И так, пёс двинулся дальше, уходя от хозяина всё быстрее…
Перед ним распахивались все двери. И точно так же закрывались, стоило четырёхлапому спутнику Артура выйти за них. Всё то время, что Мерлин шёл по дорогам, вплоть до последнего, самого главного яруса, его не покидало ощущение опасности. Он боролся с собственным телом, но никак не мог сопротивляться той силе, что вела
Но эти ворота не распахнулись. Всё оказалось не так просто, как можно было себе представить. Однако даже это не сумело остановить пса. Он принюхался к земле, присмотрелся своими собачьими глазами поближе, и очень скоро обнаружил место, в котором можно сделать подкоп. Промучившись с этим делом с полчаса, он всё же сумел раскопать достаточно глубокую яму, и высокое заграждение, уходящее вглубь, больше не представляло проблем.
По другую сторону изгороди стлался огромный сад. Вышло так, что Мерлин сделал подкоп возле куста, и теперь ему приходилось выгибаться и разгибаться, чтобы хоть как-то протиснуться среди тонких и толстых ветвей и бирюзово-зелёной листвы. Под слоем растительности совсем пропало вечернее небо, и на обозрение осталась лишь нескончаемая тень зарослей. Но вскоре, кусты остались позади. Пёс вынырнул из них, случайно поломав несколько веточек, и тут же ускорился, как опаздывающий на встречу зверь. Он перепрыгивал, огибал, нагибался и снова бежал, минуя одни деревья за другими, минуя кусты, цветы и небольшое прозрачное озеро, мягкую траву и сухие земляные тропинки. И, наконец, в награду за все неоправданные труды, он увидел дворец. Огромное сверкающее строение, исполненное острыми углами и нежными линиями, загораживала ещё одна мраморная стена. Хоть десяток этажей и проглядывался сквозь эту «заслонку», но крепкое основание дворца, судя по всему, уже очень долго было вне власти антагонистических сил. Впрочем, эта стена не являла собой одну сплошную каменную панель, как её предшественница: по достаточно большому её периметру были понатыканы двери, чья роль, вероятно, была крайне важна для садоводов и животноводов этого огромного заповедника. И Мерлин воспользовался этим незаметно, как настоящий профессионал.
Одна из маленьких деревянных дверей открылась подобно прошлым, и пёс тихо-тихо прокрался внутрь, во двор, где росли множества небольших деревьев, цветочных кустов и той же травки. Но здесь появились и каменные дорожки. Самая широкая вела в главные двери замка, дружелюбно распахнутые всем жданным гостям. К счастью, неведомая сила вела Мерлина немного в другом направлении: влево, к небольшому прямоугольному строению, выложенному белым камнем (вероятно, это были обычные булыжники, покрашенные краской). Пёс бесправно двинулся туда. И оказалось, что перед входом надо было задержать дыхание…
Прямо за дверью — за воняющей страданиями дверью — начиналась лестница, ведущая куда-то вниз. По двум бокам от спуска лежало всякое барахло, выброшенное сюда за ненадобностью. Прекрасное совмещение темницы и склада! И Мерлину пришлось идти вниз. В затхлый воздух, наполненный болью и безумием. В старый-старый воздух, живущий здесь не одно столетие. Он пропустил так много интересного, пребывая в своём горьком одиночестве! И все те души, которые страдали вместе с ним, тоже не застали ни одной любопытной детали, которую мог бы преподнести им этот мир! А Мерлин чувствовал это. Возможно, не мог осознать, но чувствовал всю скорбь, всю ненависть, всё отчаяние и потерянность, которые чувствовали пленники этого места. Но где-то вдали, еле долетая до носа, слышался запах надежды и твёрдости убеждений. И именно к этому запаху стремился Мерлин, — теперь он понимал это. Он шёл мимо маленьких камер, заколоченных стальными прутьями, шёл мимо здешнего надзирателя, который не обратил на него никакого внимания, шёл к кому-то, кто был всё ближе и ближе, и уже почти мог говорить с ним.
И вот, он остановился перед одной из камер. Она была меньше прочих, и единственной, в которой находился кто-то живой. Сутулый мужчина с бледными, почти серыми впалыми щеками и тоскующими глазами, с грязными светлыми волосами, упавшими на лоб и прилипшими к лицу. Они уже встречались. При похожих обстоятельствах. Поэтому Мерлин, как самый обычный пёс, не решился подойти ближе. Он навострил вислые уши, прижал хвост и слегка согнулся, как бы показывая свою недружелюбность и незаинтересованность. Но пленник лишь улыбнулся, явно довольный такой реакцией. Он подвинулся ближе к решёткам, и кандалы на ногах раздражающе зазвенели, ползя, словно змеи, по холодному каменному полу. Мужчина протянул худющую руку, избитую и исцарапанную подобно всему телу, и разрешил псу обнюхать себя.
— Как ты чувствуешь, я тебе не враг, — начал он тихо, пытаясь расположить зверя к себе. — К тому же, я могу помочь твоему хозяину… Я понял это почти сразу, когда увидел его. Но сейчас я хочу поговорить о тебе, пёсик. Не в моих силах наделить тебя интеллектом и речью — всё-таки, одно вытекает из другого, да? — но я могу сделать так, чтобы ты понял свои дальнейшие действия… — он схватил недоверчивого пса за лапу и крепко сжал её. Поначалу, Мерлин пытался вырываться, но очень скоро все его попытки прекратились, и он замер. Не дыша, не брыкаясь, не моргая и не нюхая, будто превратился в статую. — Слушай внимательно. Запоминай. Я заклинаю тебя выполнить всё в точности с божьей волей, и бог твой — я. Услышь глазами, почувствуй ушами, увидь через запахи. Приведи своего хозяина в чащу Алгирэйн, к подножию моего убежища, что лежит на востоке — четвёртой стороне мира — и заставь его ждать меня там. Я прибуду, как только представится случай. И ни за что не впускай его в черноночный лес без соратников! — на этих словах колдун отпустил пса и схватился за кисть руки: ладонь нагрелась, как от прикосновения к магме, и на мертвецкой коже остался яркий бордовый ожог. — Теперь ступай обратно… и передай хозяину моё послание. Будь его хранителем. И если ты выполнишь свою часть предсказанного — я награжу тебя силой твоих предков!
На этом странный диалог подошёл к концу. Мерлин унёсся прочь из затхлой темницы, со внутреннего двора, из огромного сада, и вновь юркнул в собственный подкоп, желая как можно быстрее встретиться с Артуром. Ведь юноша наверняка проснулся и очень сильно переживает из-за пропажи своего самого близкого друга! Но волею судеб, пёс не пробежал и половины намеченного пути. Артур встретился на главной дороге, и вид его, мягко говоря, вызывал не то отвращение, не то сожаление: детские синие глаза покраснели и намокли от слёз, нос постоянно шмыгал, пытаясь сдержать в себе сопли, а лицо побагровело и набухло. Оказалось, что мальчик уже битый час ходил среди незнакомых горожан и спрашивал о своём псе у каждого из них! Вот, они пересеклись взглядами. Один — твёрдо уверенный в будущем, другой — плачущий о настоящем. И как только это случилось, Артур кинулся к бесценному псу, как к единственной надежде на светлое будущее. Он крепко прижал друга к себе, а тот принялся вылизывать заплаканное лицо, и этот момент вновь наполнил Артура жизнью!
— Мерлин… — прошептал мальчик, поглаживая любимого пса. — Никогда не бросай меня вот так! Я же подумал, что тебя украли! И что бы я делал, если бы ты не нашёлся? Ты же знаешь, как дорог мне…
Он по-отцовски нежно чмокнул питомца в мягкую тёплую щёку и потёр его лапку, данную в ладонь для выражения своей преданности и любви. Мерлин делал так ещё с щенячества, и каждый раз Артур чувствовал некоторое успокоение. И сейчас, после небольшой нервотрёпки, они с радостью потопали на главную площадь, ибо, как сказала одна из местных гражданок: «Локас Майт будет торжествовать, даже когда звёзды погаснут и язык упразднится».
Вечерняя Локас Майт поражала разнообразием красок: каждый дом украшали цветные ленточки, треугольники и прочие праздничные прелести; на каменную кладку набросали конфетти, отчего серые безжизненные булыжники превратились в нечто милое. Но что самое главное — вся огромная улица наполнилась танцовщицами и танцовщиками, музыкантами и художниками, и даже поэтами c артистами! И все они старались угодить своей публике, и каждый из них выкладывался по всем своим возможностям! Но особенно сильно Артура поразили несколько девочек, одетых в красные, жёлтые и чёрные наряды. Цвета их кожи прекрасно ложились под всевозможные оттенки коричневого, а лица выглядели так незнакомо (в соответствии с увиденными прежде, конечно), что юноша сразу же повесил на них ярлык иностранок. Они танцевали изящно, грациозно и пленительно, как настоящие художницы Востока, Арабии и Африки. Оголённые животы некоторых из них — исхудалые, но гладкие — постоянно совершали свой собственный танец, не обращая внимания на остальное тело. На некоторых из девочек бренчали металлические украшения в виде блестящих пластинок, вшитых в одежду; другие же носили менее откровенные наряды, и весь их танец, похожий на единую систему, будоражил разум. Более прочих Артура зацепила девушка индийской внешности — смуглая, с блестящей кожей, тёмно-русыми, почти чёрными волосами и изгибными реснитчатыми глазами, во мраке которых отражался весь окружающий мир. Её губы ярко выделялись из губ всех остальных танцовщиц, ибо имели ярко-ярко красный оттенок, старательно приданный помадой. И со щеками случилось то же, но, к счастью, в гораздо меньших масштабах.