Дар царицы Савской. Абиссинское заклинание
Шрифт:
– А, это Тонька-шалава! – противно рассмеялась вдруг Татьяна. – Маманька рассказывала, как переехали они с матерью к дяди-Колиному отцу, так все парни в деревне из-за нее передрались. Уж так хвостом крутила! Потом сбежала с заезжим художником каким-то… он все портреты ее в голом виде писал.
– Таня, идем! – Сестра настойчиво тянула ее в сторону. – Ну сколько можно…
– Да отстань ты, рот мне не затыкай! – Татьяна махнула рукой, и Ксения перехватила ее в воздухе.
И сжала вроде бы несильно, но лицо Татьяны побледнело и перекосилось от боли.
– Моя мать умерла, – медленно сказала Ксения, –
И сжала сильнее, так что Татьяна стала белая от боли.
– Наша мать тоже умерла! – заторопилась Мария. – Что уж теперь считаться…
– Извините, – пробормотал Григорий, когда эти двое наконец пошли своей дорогой. – Никогда раньше Татьяну такой не видел. Правда, и не общался с ней до приезда тетки много лет.
– Не слишком приятная у вас родня, – согласилась Ксения.
Григорий привел ее в небольшое уютное заведение, которое традиционно для этого города называлось «Семеро козлят». Тут было попроще, чем в ресторане, интерьер тоже в русском духе, что искупалось незатейливым юмором.
На стойке бара стоял очень милый мультяшный козленок, приглашающий при желании опускать чаевые в деревянную бадейку рядом с ним.
Григорий с Ксенией сели в уголке под картиной местного художника, где коза с волком пили чай на уютной террасе довольно большого загородного дома, а козлята на лужайке готовились запускать ракету на Марс.
– Расскажите мне о вашей тете, – попросила Ксения за едой, и Григорий послушно это сделал.
И хоть он старался сглаживать углы и опускать неприятные подробности, Ксения поняла, что покойная его тетка была женщиной скверной, скандальной и очень злопамятной. К родне относилась плохо, так с чего это вдруг притащилась сюда из своей Америки? Дела в порядок привести, племяннику фабрику завещать? Странно все же, не похоже на нее…
– Извините! – Григорий прервался и схватился за телефон, увидев, что пришло сообщение. – Обещали прислать подробное медицинское заключение.
Он прочитал и помрачнел.
– Вот, значит, что… Она была больна. То есть в таком возрасте, конечно, у всех букет каких-то болезней бывает, но одна, они пишут, смертельная, неизлечимая. Несколько месяцев ей осталось, так что инфаркт смерть только ускорил, что к лучшему, без мучений…
Ну что ж, подумала Ксения, возможно, тетка перед смертью решила сделать доброе дело. Хотя, конечно, сомнительно.
В свое время она посещала курсы по практической психологии, это входило в обязательное обучение. Так вот там преподаватель говорил твердо: люди не меняются. Характер может измениться только от каких-либо необратимых процессов в мозгу. У тетки же, судя по рассказам, с головой было все в порядке.
Велик и прекрасен дворец царя Соломона.
Двадцать лет строили его тысячи наемных строителей и десятки тысяч рабов со всего света. Одних надсмотрщиков работало на этой стройке не меньше полутора тысяч. Несметное количество белоснежного мрамора из лидийских каменоломен пошло на него, несметное количество драгоценного дерева с ливанских гор, несметное количество слоновой кости из далекой Нубии, несметное количество золота и серебра из согдийских копей.
Поражает царский
Чернокожие рабы внесли паланкин во дворец, поставили его на мраморный пол.
Служанка отдернула шелковую занавеску, и из паланкина вышла высокая статная женщина с величественной, поистине царственной осанкой. Царица была закутана в покрывало из расшитого золотом виссона, под которым виднелся пурпурный хитон. Лицо ее скрывала густая вуаль из переплетенных золотых нитей.
Грациозной походкой царица пересекла зал и остановилась перед ступенями трона.
Царь Соломон во всей славе восседает на золотом троне.
Он – в самом расцвете красоты и силы, недавно достиг царь лучшего возраста для мужчины – сорока лет. Черные волосы струятся по его плечам, густая черная борода завита по ассирийской моде и по той же моде подкрашена красной охрой, сверкают в ней редкие серебряные нити седины, черные глаза сияют, как два драгоценных карбункула, мудрость светится в этих глазах.
Встал царь со своего трона, дабы почтить гостью, спустился ей навстречу, проговорил благосклонно:
– Здравствуй, царица Савская! Здравствуй на радость всем нам! Рад видеть тебя в моем скромном жилище! Какая счастливая звезда привела тебя в Ершалаим?
– Здравствуй и ты, царь! Услышала я о твоей мудрости и пожелала убедиться в ней своими собственными глазами и своим скромным женским разумением.
– Слухи о моей мудрости сильно преувеличены. Но если ты хочешь задать мне какие-нибудь вопросы – я готов выслушать твои вопросы и ответить на них. Но только прежде прошу тебя, царица, позволь мне увидеть твое лицо! Я слышал, что оно прекрасно, как майская заря, но знаешь, как говорят – лучше один раз увидеть, чем тысячу и один раз услышать.
– Лишь один мужчина на этом свете видел мое лицо, и этот мужчина – мой отец, мир его праху. Но из уважения к тебе, царь, я подниму свою вуаль. Но только если ты отошлешь прочь своих слуг.
Царь одним движением бровей отослал слуг из покоя, и тогда царица и правда подняла сетку из золотых нитей.
Соломон увидел ее лицо – и впрямь прекрасное. Но напоминало оно не майское утро, а яркую вечернюю зарю. Зеленые глаза мерцали, как две первых звезды, засиявшие на вечернем небе, нежные губы казались выточенными из розового коралла.
И было в лице царицы еще что-то – ум, слишком острый и проницательный для женщины.
– Тот, кто сказал, царица, что твое лицо прекрасно, как майская заря, бессовестно солгал. Твое лицо в сотни раз прекраснее зари!
– Ты умеешь очень красиво говорить, царь, – проговорила Балкида и вновь опустила вуаль, закрыв свое лицо. – Но теперь я все же хочу узнать, правду ли говорят люди о твоей мудрости. Ты не возражаешь, если я испытаю ее?