Дар дождя
Шрифт:
– Мне всегда казалось, что этой фотографии удалось передать дух айки-дзюцу, – заметил Эндо-сан. – Физическое и духовное единение с партнером. Сопротивления нет, есть только доверие.
Он обхватил мои запястья таким же захватом и попросил вытянуть руки и положить ладони на его запястья. Я тут же почувствовал, что он пытался мне передать. С одной стороны, это прикосновение было одной из основ человеческого взаимодействия, но оно также стремилось к союзу высшего порядка, выходящему за рамки телесного контакта, – и когда Эндо-сан отпустил мои руки, я почувствовал, что потерял что-то бесценное.
– Доверие – основа тренировки. Я
– Но когда вы выполняете броски, мне кажется, что я должен полностью сдаться.
– Именно. Полностью сдаться, но не потерять осознанность. Ты должен всегда чувствовать. Чувствовать мою технику, чувствовать направление силы, как ты движешься в воздухе и как ты соприкоснешься с землей. Чувствуй, откройся, будь бдителен. Если что-то не получится, если прием не удастся или если я тебя подведу, тогда, по крайней мере, ты будешь в состоянии защититься и упасть без травмы.
Он отработал на мне еще несколько бросков; это стало проще. Я не был так напряжен, и движения показались мне более естественными.
– За то, что ты сдался перед броском, тебе полагается полет в подарок.
Это оказалось правдой. Мне быстро понравилось пьянящее ощущение, когда Эндо-сан запускал меня в воздух, я зависал там на пару секунд в свободном падении перед тем, как сгруппироваться в сферу и вернуться на землю. Я обнаружил, что чем яростнее нападал на него, чем больше силы вкладывал в атаку, тем выше он мог меня подбросить и тем дольше длился мой блаженный полет. Я отбросил страх и в конце каждой тренировки просил подбрасывать меня до тех пор, пока не выбивался из сил и больше уже не мог.
У него был холщовый мешок, наполненный песком, который мне полагалось бить и пинать каждый день по несколько сотен раз. Эндо-сан требовал силы и скорости, и чтобы достичь установленных им стандартов, я работал на износ. Он был суров и неумолим, но то, чему он учил, было его страстью, словно он уже тренировал раньше и успел стосковаться по этому занятию. Я наслаждался уроками. Наша сущность расширялась, подобно солнечному свету, заполняющему все уголки неба. Наше дыхание вырывалось наружу через легкие, горло, стопы, кожу; мы выдыхали через зудящие кончики пальцев. Мы дышали, мы жили.
– Вот где зарождаются все силы – в дыхании, «кокю».
Он указал на точку ниже пупка:
– Это «тандэн», центр твоей сущности, центр вселенной. Тебе необходимо постоянно поддерживать его связь с центром противника через свое дыхание и энергию, «ки».
Его глаза блестели, в них пульсировала космическая энергия, передававшаяся и мне. Взгляд меня завораживал, как кролика завораживает взгляд тигра. Он вытянул руки и похлопал меня ладонями по плечам.
– И никогда, ни в коем случае не смотри противнику прямо в глаза. Всегда помни об этом.
Удивительно, как многого можно достичь с прекрасным учителем. «Эндо-сэнсэй», вот как я звал его на тренировках – «учитель». Я знал, что ему было приятно осознать, что я относился к его урокам со всей серьезностью. Он никогда не говорил об этом, но я скоро понял, что он нашел другой способ это показать.
Однажды утром, когда я собирался домой после тяжелой и болезненной тренировки, он со словами «Мы не закончили» остановил меня и попросил пройти с ним в дом. Внутри опустился на колени перед
– Тушь, чернильный камень, кисть и бумага – эти четыре предмета древние китайцы считали Четырьмя сокровищами кабинета [21] .
Он пристально посмотрел на чистый лист рисовой бумаги, словно уже видел написанные на нем слова. Закатал рукав, обмакнул кисть в тушь, заострив о камень, и начал писать.
Оставляя за собой ряд штрихов-насечек и кривых, его рука прижимала кисть к бумаге там, где требовалась жирная линия, и почти отрывалась от нее там, где он хотел оставить еле заметный след. Кончик кисти ни разу не терял контакта с поверхностью бумаги, пока не достигал края листа, и тогда кисть резко поднималась, словно тигр-охотник спрыгивал со скалы.
21
Главные орудия живописи в китайской традиции.
– Мое имя, – сказал он, протягивая мне кисть. Его пальцы обхватили мои, показывая, как ее держать. – Это все равно что держать меч – не слишком крепко, но и не слишком слабо. По тому как мужчина держит кисть, ты всегда определишь, как он держит меч и как им владеет и даже как он живет свою жизнь.
Я копировал штрихи на рисовой бумаге.
– Существует порядок, определяющий, какой именно штрих делать первым, как комбинации для кэн – меча. И, подобно тому как в айки-дзюцу ты никогда не должен терять связи с противником, ты никогда не должен терять связи между кистью, бумагой и своим центром.
Я попробовал еще пару раз, кисть двигалась неуклюже, словно птица-подранок, ползущая через дорогу. Эндо-сан вздохнул, похоже, у него кончалось терпение.
– Не пиши разумом. Пиши душой. Не думай, движения должны быть свободны от тяжести мыслей.
Он свернул плод моих усилий аккуратным квадратом.
– Достаточно. Я принесу тебе отдельный письменный набор, чтобы ты мог практиковаться самостоятельно.
Он хотел, чтобы я научился говорить по-японски и читать и писать на трех формах письменного японского языка: хирагане, катакане и кандзи.
– Почему я должен учить этот язык?
– Потому что я потрудился выучить твой. – Он посмотрел на меня. – И потому, что однажды это спасет тебе жизнь.
Задача оказалась трудной, но она мне нравилась. Может быть, после долгих лет утомительного однообразия душной школы я наконец-то получил свободу учиться по-настоящему.
Я проводил на острове много времени, даже тогда, когда Эндо-сан уходил на службу в японское консульство. В качестве заместителя консула в северном регионе Малайи он занимался делами малочисленной японской общины. Поэтому у него было довольно много свободного времени, хотя иногда случались приемы и званые ужины, на которых ему требовалось обязательно присутствовать. Он отказался от жилья на территории консульства, предпочтя поселиться сам по себе.