Дар дождя
Шрифт:
– А чем рукоять украсить нужно?
Кузнец ковал убийственный клинок.Пришел черед украсить крестовину,но тут рука сама изобразила:на берегу озерном овцы спяти женщина качает колыбельку,о сакуре цветущей напевая… [37]Эндо-сан поставил чашку на татами, а я закрыл книгу.
– Кто это написал? – тихо спросил он.
– Соломон
37
Перевод Ю. Качалкиной.
38
Еврейский поэт и переводчик (1870–1927), публиковался под псевдонимом Йехоаш.
39
Соломон Блюмгартен писал на идише.
Он сидел в молчании так долго, что я начал бояться, что мой подарок неуместен или, еще хуже, что я чем-то его обидел. Потом заморгал и улыбнулся, хотя в его взгляде осталась легкая тень грусти.
– Это хорошее стихотворение, красивое стихотворение. То, что ты его оценил, наполняет меня радостью, потому что это значит, что ты начинаешь понимать то, чему я хочу тебя научить. Пожалуйста, перепиши его для меня, и я буду считать, что моя катана полностью отблагодарена. Домо аригато годзаимасу [40] . Спасибо.
40
Огромное спасибо (яп.).
Глава 7
Митико закрыла томик стихов.
– У стихотворения есть душа. – Она прикоснулась к пыльной обложке почти в том самом месте, где прикоснулся к ней Эндо-сан в тот день, когда я ему прочитал эти строки.
– Я сделал для него копию, как он просил, и он всегда носил ее с собой, даже после того, как затвердил стихотворение наизусть. Однажды я спросил зачем. И он ответил, что боится забыть свои корни.
Показывать ей книгу было незачем, я до сих пор помнил это стихотворение наизусть, но с книгой мой рассказ становился как-то реальнее.
– Временами я начинал сомневаться, что все действительно случилось, а не было лишь сном, как бабочки у того китайского философа.
– «Ты бабочка, я – Чжуан-цзы грезящая душа», – процитировала Митико хайку Мацуо Басё. – Интересно, философу снится бабочка или он сам – сон бабочки?
Я вернул книгу на полку и вывел гостью из библиотеки.
– Уже поздно.
– Мне еще не хочется спать. А вам?
Мне не хотелось. Но и рассказывать о собственной юности я тоже больше не мог. Выглянув в окно, за которым чернела ночь, я внезапно принял решение.
– Хочу вам кое-что показать. Придется немного пройти пешком. Пойдете?
Она кивнула, и в ее взгляде отразилось мое воодушевление. Я зашел в кабинет и взял из шкафа два фонарика. Проверил, работают ли батарейки, и вручил один из них Митико. Мы спустились по
– Вы все еще храните свой меч Нагамицу?
– Да.
– Я понятия не имела, что у того, который попал ко мне, была пара. Даже мастер, который его восстанавливал, этого не знал.
– Для китайцев дарить другу ножи или мечи – табу, потому что они режут узы дружбы и приносят несчастье. Мне всегда было интересно, знал ли об этом Эндо-сан.
Я прибавил шагу, сомневаясь в принятом решении: открыть ей свою жизнь. Уверенности придавало то, что я мог остановиться в любую секунду, когда угодно.
Кромешная тьма мне вовсе не мешала, я часто проделывал этот путь, и Митико сразу это поняла и без колебаний следовала за мной. В небе виднелся только тончайший ломтик луны, вклинившийся меж облаков, что идеально подходило для задуманного.
Берег сузился. Впереди вырисовывались темные глыбы валунов, преграждающих путь, и было слышно, как о них разбиваются волны. За скалами находилось устье реки, но чтобы до него добраться, мне нужно было увести спутницу с берега в колыхавшиеся на ветру заросли деревьев.
Из-за уклона в гору идти становилось труднее, и я включил фонарик, чтобы Митико не запнулась за корни. Тропа вела нас к реке, и на запах моря вскоре наложился резкий, почти химический, запах пресной воды. Размеренными трелями прошивали воздух цикады. Дул холодный ветер, и листья деревьев терлись друг о друга, словно для того, чтобы согреться.
Если не считать кваканья лягушек, на самой реке было тихо. Но тут над водой бесшумно скользнула сова, и тишина стала мертвой, словно лягушки почувствовали приближение хищника.
Тропа снова пошла вниз. Мы уловили аромат красного жасмина и через несколько секунд вышли к самому дереву. Рядом с ним стоял деревянный сарай, опасно кренившийся к реке. Внутри хранилась плоскодонка-сампан. Мы с Митико спустили сампан на воду, и он закачался от нетерпения отправиться в путь.
– Чья это лодка? – спросила она, когда я помогал ей залезть.
Я пожал плечами:
– Ей может пользоваться каждый, кому понадобится. Но сюда никто никогда не заходит.
Я оттолкнулся от берега, и лодку тут же подхватило течением. Пока мы дрейфовали в сторону моря, я обратил внимание, что Митико дышала пусть и тихо, но с трудом, – прогулка явно оказалась для нее слишком трудной.
– С вами все в порядке?
– Конечно.
Я погрузил весла в воду, и лодка замедлила ход.
– Закройте глаза.
Я выключил фонарик и проследил за движением облаков. Ветер затягивал ими бледную луну, все больше приглушая ее свет и погружая ночь в полную темноту.
Когда мы доплыли до нужного места, еще дальше вниз по реке, я прошептал:
– А теперь откройте глаза.
У нее перехватило дыхание. Над речной гладью висел белесый слой тумана, а на деревьях, сверкая, как упавшие звезды, беззвучно обменивались брачными сигналами десятки тысяч светлячков. Нас захватило буйство осколков света. Митико вздохнула, и ее рука потянулась к моей. Я убрал руку и плавно развернул лодку вокруг оси, удерживая ее на месте, потому что дальше река впадала в море.