Дар дождя
Шрифт:
Уловив мою интонацию, он смягчил сказанное:
– Такова наша традиция. Это невозможно изменить.
– Что с ним сделают?
– Это будет зависеть от решения властей в Куала-Лумпуре. Скорее всего, отправят обратно в Японию.
– А он еще увидится с той женщиной?
Эндо-сан покачал головой и спустился в сампан.
Мы прошли мимо нескольких рыбацких лодок, отважившихся бросить вызов пиратам и теперь возвращавшихся домой после ночного лова. Люди на борту явно узнали «Перанакам», потому что принялись дудеть в рожки и звать капитана Альберта. Когда мы подошли к Порт-Светтенхему, из моря выпорхнул косяк летучих рыб
Ясуаки, японский скупщик каучука, поставивший любовь выше долга, наблюдал за мной. На борту Эндо-сан попросил меня развязать ему руки, и теперь он оперся на фальшборт со словами:
– Мне тебя жаль.
– Почему? – Я сложил ладонь козырьком в надежде снова увидеть летучих рыб.
– Дружба с нами не доведет тебя до добра.
Я отвернулся от моря и посмотрел на него повнимательнее. На вид ему было столько же лет, сколько Эдварду, может, немного больше. До сих пор он хранил молчание, наверное, думал о женщине, с которой его разлучили.
– Как ее зовут?
– Ты первый, кто спросил, как ее зовут. Но какое это имеет значение? – Несмотря ни на что, вопрос явно был ему приятен.
– Мне бы хотелось узнать.
Он задержал на мне взгляд.
– Ее зовут Аслина.
– Она из той деревни?
Он покачал головой:
– Ее отец заведовал столовой на аэродроме рядом с деревней. Ты видел самолеты. Они летают там каждый день.
Накануне я нашел в магазине Каназавы карту и внимательно ее изучил. Деревня, где мы ночевали, находилась в часе пути от Ипоха. Взлетную полосу для военной авиации в получасе пешего хода на восток от деревни японский торговец пометил красным карандашом.
– И она стоила того, чтобы ради нее изменить долгу?
– Я не хотел оказаться в положении, когда был бы вынужден причинить вред ей или ее родным.
– Вред? Но как?
Но он с тоской на лице отвернулся смотреть на летучих рыб.
– Наверное, ты по-настоящему ее любишь.
Мне вдруг стало грустно. Я никогда не испытывал таких чувств. Изабель часто распространялась на эту тему, но мы над ней подшучивали. Я привык думать, что любовь – это то, что волнует молоденьких девушек, но вот передо мной стоял умный с виду мужчина, который испытал это чувство и которому предстояло дорого за него заплатить: его репутация была погублена, а любимая девушка навсегда потеряна.
– Ты когда-нибудь встречал того, кто настолько тебе близок, настолько тебе подходит, что все остальное теряет важность? Того, кто без слов понимает каждый твой взгляд?
Я взглянул на него, сомневаясь, верно ли понял то, что он пытался сказать.
– С Аслиной все было именно так. А долг? – В его голосе прозвучала горечь. – Долг – это идея, придуманная императорами и генералами, чтобы заставить нас выполнять приказы. Будь осторожен, когда в тебе говорит долг, потому что за ним часто прячутся голоса других. Тех, кому безразличны твои интересы.
У меня оставались еще вопросы, но к нам подошел Эндо-сан.
– Собирайся. Порт-Светтенхем уже скоро.
Глава 9
Мы прибыли в Порт-Светтенхем ближе к вечеру. Ясуаки увели конвоиры из японского посольства. Я поднял руку и робко помахал ему, но он мне
За нами приехала машина с водителем-японцем и повезла нас в Куала-Лумпур. Через час мы въехали в город, и я вспомнил, как приезжал сюда в последний раз. Это было почти десять месяцев тому назад, когда мы праздновали сорокадевятилетие отца в клубе «Далматинец» прямо перед полем для крикета в центре города. На поле кипела жизнь: игроки бегали между тенями от зданий суда, возвышавшихся через дорогу. Мяч со смачным стуком ударялся о биту, и следом раздавался хор криков в поддержку отбивающих. Обычный день в крупнейшем городе Малайи: англичане покидали душные кабинеты, отправлялись в «Далматинец» на джин-тоник и партию в крикет, потом возвращались домой принять ванну и ехали обратно в клуб на ужин и танцы. Приятная жизнь, жизнь богачей, полная праздности и наслаждений.
Японское посольство располагалось в перестроенном бунгало на холме сразу за отелем «Коркозой», некогда официальной резиденцией резидент-генерала Малайских федеративных штатов. К нему вела прохладная, тенистая дорога, которую кроны старых малайских падуков засыпали листьями, сухой корой и сучками, хрустевшими под шинами. Часовой на въезде отдал нам честь.
Молодой парень в военной форме отнес вещи в отведенные нам комнаты. Сразу же заработал вентилятор. Когда мы вышли на веранду, нам подали бокалы чая со льдом.
Посольство выходило на лесистый склон, густо поросший огненными деревьями. Я пил чай и размышлял о понятии долга, всю дорогу не дававшем мне покоя. Оно было таким расплывчатым и, как мне тогда казалось, бессмысленным. А как же свобода выбора, с которой мы родились?
В начале моего обучения Эндо-сан говорил, насколько серьезен принимаемый им долг учителя. Этот долг никогда не предлагали кому угодно или по случаю. Чтобы убедить сэнсэя принять его, будущему ученику нужны были рекомендательные письма. Преподавание никогда не мыслилось само по себе, без сопутствующих обязанностей и обязательств, и постепенно я это понял. Но у меня в мозгу продолжали звучать слова Ясуаки, предостерегавшие о долге, генералах и императорах.
Внезапное беспокойство заставило меня допить оставшийся чай одним глотком. Эндо-сан кивком пригласил меня спуститься по лестнице:
– Нам нужно засвидетельствовать почтение Саотомэ Акасаки-сану, послу в Малайе.
Несмотря на то что бунгало было построено в традиционном англо-индийском стиле, с широкими деревянными верандами и высокими легкими потолками, интерьер выдерживался исключительно японский. Комнаты разделяли бумажные ширмы-сёдзи, в хорошо освещенных местах висели свитки с каллиграфией, а в воздухе, потревоженном нашим движением, витал едва уловимый аромат очищающих благовоний. На низких столах стояли лаконичные, скелетообразные композиции из цветов.
– Эти композиции делает лично Саотомэ-сан. Его икебаны получили несколько призов в Токио.
Еще один юнец в военной форме раздвинул дверь, и, прежде чем войти, мы сняли хлопчатобумажные тапочки, оставив их у порога. Стены комнаты были совершенно голыми, если не считать фотографии угрюмого человека. Эндо-сан опустился на колени на соломенный мат и поклонился портрету. Я этого не сделал, но сделал вывод, что это портрет Хирохито, императора Японии. Мы уселись на пятки и стали ждать Саотомэ-сана. Его приход вызвал шквал поклонов, после чего мы наконец устроились поудобнее за низким деревянным столом.