Дар дождя
Шрифт:
Я прищурился и кивнул деду, сказав:
– Да, он очень похож на фонтан у нас дома. Даже звук такой же.
Он присел на бортик фонтана и посмотрел себе под ноги. Когда он поднял голову, я увидел, что выражение его лица смягчилось искренностью слов:
– Это хорошо. Я рад.
Обед был простым, почти аскетическим. Дед уделял мне чересчур много внимания, палочками подкладывая еду мне в тарелку. Мы молча смотрели, как закат закрывает сад золотистым плащом. Я напомнил себе, что должен сказать, что скоро уеду, но моя решимость уже не была такой крепкой, как накануне.
Горничные
– Пожалуйста, оставь нас.
Она приготовилась возразить, но дед повторил:
– Старшая дочь, уйди, – и ей оставалось только повиноваться.
Она встала со стула и вышла, волоча за собой шлейф раздражения, словно обманутая кошка. Дед явно потешался над этим. Часто моргая, он поднял крышку своей чашки и потянул носом пар. Затем снова достал маленькую булавку и обмакнул в чай. Он увидел, как я наблюдаю за ним, и я воспользовался случаем:
– Зачем вы каждый раз так делаете? Булавка меняет вкус чая?
– Она предупреждает о наличии яда.
– Но вы же не проверяли еду за обедом. – Я был доволен, что поймал его на непоследовательности.
– Я делаю это просто по привычке и только когда пью. Можно сказать, что булавка действительно меняет вкус чая, делает его привычным.
Он протянул мне булавку, чтобы я мог ее рассмотреть. В длину она была не больше дюйма, нефрит был очень бледным, почти как тонкий листок, сквозь который пробивается солнечный свет.
– Это правда помогает?
Он улыбнулся мне задумчивой, почти мечтательной улыбкой. Помолчав какое-то время, сказал:
– Один раз, очень давно, помогло.
– Откуда у вас эта булавка?
– Давай начнем сначала. Я знаю про тебя все, но ты ничего не знаешь обо мне. Это не вполне справедливо, верно?
– Откуда вы все про меня знаете?
Он взмахнул рукой, словно чтобы показать, что это неважно. Я узнал этот жест, потому что у меня самого была такая манера. Было странно встретить кого-то, кто использовал мои привычные жесты.
– Давай я расскажу тебе о себе, об том странном, жестоком человеке с железным сердцем, который приходится тебе дедом. Пей чай. Это хороший «Черный дракон», и я не собираюсь тебя травить.
Как и тетя Мэй, я мог только повиноваться. Он начал рассказ, прошлое на миг исчезло – и вскоре меня подхватил поток повествования.
– Большинство считает меня грубым, неотесанным кули, который нарыл состояние на руднике. Нет, не надо спасать мне лицо и притворяться, что ты сам так не думал. Когда я приехал на Пенанг, мне было тридцать и я принадлежал к бесконечной волне эмигрантов, бежавших из китайского хаоса. Но я отличался от них, потому что в моем багаже лежала достаточная сумма в золотых слитках, взятых из императорской казны в последние дни династии Цин. Ты слышал про династию Цин?
Я сказал ему, что дядюшка Лим когда-то рассказывал мне сказки про Китай, его многочисленные правящие династии и императорский дворец. Поначалу они меня увлекали, но я взрослел, а сказки оставались все теми же, и они мне надоели.
– Это была последняя правящая династия Китая. Потом пришли республиканцы во главе с доктором Сунь
Мое знакомство с фактами произвело на него впечатление.
– Вы поэтому уехали из Китая?
– Я уехал задолго до того, как монархия превратилась в песок в пустыне Гоби. Уже в то время умные люди видели, что ее эра подходит к концу. Должно было прийти что-то новое и смести старый строй, все, что мы знали и чем жили.
Он отхлебнул чаю.
– Я кажусь тебе стариком? Нет? Ты очень тактичен. Неважно, как я выгляжу, я чувствую себя старым. Но иногда я спрашиваю себя: а какое право имею чувствовать себя стариком я, тот, кто избежал жерновов истории? Если кто-то ускользает от истории, разве он не ускользает от времени?
– Никто не может ускользнуть от истории.
– Ошибаешься. Я часто размышляю кое о ком, кого вычеркнули из истории. Я вижу его лицо, вечно молодое, словно возвращаюсь в тот день, когда мы познакомились во дворике Запретного города. Это было в тысяча девятьсот шестом году, целую жизнь назад. Сейчас всякий скажет, что последним императором Китая был Пу И, который унаследовал Трон Дракона в возрасте трех лет. Но никто не знает о том, кто был до него. Никто – кроме меня.
– А как вы узнали о нем, если его «вычеркнули из истории»? – не удержался я.
– Я был его наставником, – ответил он, наслаждаясь недоверием на моем лице.
Дед пристально посмотрел на меня поверх очков и криво усмехнулся.
– Ты, возможно, удивишься, если узнаешь, что когда-то я был уважаемым специалистом по классической китайской философии и в возрасте двадцати семи лет – одним из самых молодых членов Императорского экзаменационного совета. Мои достижения привели меня в самые высокие круги: я был назначен обучать наследника императора, Вэньцзы.
– Его сына?
– Нет, не сына. Император был истощен постоянными болезнями, и детей у него не было, а дух его был ослаблен излишком вина и бесчисленными куртизанками. Настоящим правителем Китая в то время – рассчитываю, что ты знаешь, – была вдовствующая императрица Цыси, и именно она выбрала на роль наследника престола Вэньцзы, сына своего дальнего родственника.
Назначение наставником Вэньцзы меня встревожило. Это означало, что я должен был покинуть жену и дочерей. Твоя мать, Юйлянь, только начинала ходить. – Он с сожалением улыбнулся и помолчал. – Твоей тетке, Юймэй, было около семи.
– Но это была высокая честь.
– Верно. Мой отец, маньчжурский знаменный [49] , невероятно гордился моим назначением, а мать плакала, опасаясь за мою жизнь. Ходило много рассказов о тех, кто вошел в Запретный город и больше никогда из него не вышел. В ночь накануне отъезда во дворец мать зашла ко мне в комнату и вытащила из волос нефритовую булавку, которую ей дал буддийский наставник. Она вдавила булавку мне в ладонь, сказав, что та меня защитит. А потом крепко обняла меня, чего не делала с тех пор, как мне исполнилось десять лет.
49
Представитель наследственной военной касты «Восьми знамен» в эпоху Цин, изначально – маньчжурской армии.