Дар дождя
Шрифт:
Кон улыбнулся, и я знал, что мы оба подумали о том, как смеялись вместе накануне вечером. Я нашел родственную душу.
Танака посерьезнел, в его голосе зазвучала настойчивость:
– Эндо-сан прекрасно тебя обучил. Теперь тебе нужно выяснить, зачем он это сделал.
Когда отсутствие Эндо-сана уже начинало меня беспокоить, я обнаружил записку, в которой он сообщал, что вернулся. У меня внутри словно что-то подпрыгнуло, как рыба выпрыгивает из воды, и к его острову я греб с ощущением танцующей легкости. Я с воодушевлением направился к рощице и, подойдя к дому, окликнул его.
Он выглядел потемневшим и обгоревшим на солнце, и от
– С возвращением домой, сэнсэй, – приветствовал я его, зная, что он рад меня видеть.
Он пригласил меня войти, и мы уселись перед очагом.
– С тобой все было в порядке?
– Да, Эндо-сан, – ответил я.
Меня беспокоил разговор с Танакой, и я не знал, стоит ли говорить о нем Эндо-сану. Я колебался. Но потом решил, что не хочу ничего от него скрывать, и рассказал о встрече с сэнсэем Кона. Эндо-сан не особенно удивился, но, когда я спросил, хотел ли бы он навестить Танаку, его голос потерял теплоту.
– Я не хочу с ним встречаться.
– Но почему? Мы занимаемся одним и тем же искусством, оба наши стиля принадлежат будзицу, и вы с ним даже учились у одного человека.
Его голос похолодел, и я почувствовал, что слишком далеко зашел, пытаясь на него надавить.
– Довольствуйся тем, что оба эти стиля одинаково действенны. Пойми, что, в конце концов, вопрос не в том, в каком стиле ты ведешь бой, используешь один тип боевого искусства или несколько, – все зависит от человека. Например, ты не можешь сказать, что вчера китайское боевое искусство победило японское. Как может одно искусство победить другое? Разве можно сказать, что икебана «победила» живопись? Победить друг друга могут только люди. Но если тебе кажется, что ты много потеряешь, если не будешь учиться у Танаки-сана, я с радостью позволю тебе уйти. Ты ведь понимаешь, что иметь двух сэнсэев для обучения одному и тому же искусству невозможно.
Его отповедь заставила меня вздрогнуть; его слова впивались в меня, словно рикошет гранитных осколков.
– Нет, сэнсэй, нет. Простите, что ввел вас в заблуждение. Мне и в голову не приходило от вас уйти.
Его тон смягчился, и это было можно расценивать как единственное извинение.
– Этот парень, Кон, – сильный противник?
Я кивнул.
– Но тебе удалось его одолеть. Как?
Я сказал то, о чем думал ночью после встречи с Коном, разбирая наше столкновение, – что мой разум оказался сильнее и спокойнее, чем его. Танака сказал мне то же самое.
Лицо Эндо-сана засияло улыбкой, что бывало очень редко.
– Теперь я вижу, что недаром тратил на тебя время. Именно разум. Как только берешь под контроль разум противника, его тело становится беспомощным. В будзицу более высокого уровня бой ведется разумом. Помни об этом. Теперь ты понимаешь, зачем я настаивал, чтобы ты практиковал медитацию. Разум спасет тебя, когда тело будет бессильно. Я доволен, что ты так много тренируешься самостоятельно, и высоко ценю труд, который ты в себя вкладываешь. Ты без чьей-либо помощи осознал, что если не приложишь усилий – к чему бы то ни было! – то за тебя этого никто не сделает.
Его слова меня тронули. Отец за все годы ни разу так со мной не говорил; со мной никто так не говорил. Сидя в сэйдза, я низко поклонился, коснувшись лбом пола, настолько низко, насколько это было возможно, но я никогда в жизни не чувствовал себя на большей высоте.
У меня оставался один вопрос.
– Если более высокий уровень будзицу означает вести бой разумом, то что означает самый высокий?
Он на секунду прикрыл глаза, рассматривая что-то, чего никогда мне не показывал.
– Самый высокий означает обойтись
Глава 13
Ситуация в Европе ухудшалась. Гитлер направил в Польшу танковые дивизии, сделав надрыв, после которого ткани Европы предстояло быть разорванной в клочья. Однажды вечером, на острове, Эндо-сан вдруг позвал меня в дом. Он настроил приемник на заграничную службу Би-би-си, и я услышал, как голос Невилла Чемберлена, глухой от расстояния и помех в эфире, объявил, что Великобритания вступила в войну с Германией.
– Твоя семья в безопасности? – спросил Эндо-сан.
Через несколько дней после приема в доме Генри Кросса секретарь Альфреда Скотта сообщил мне точные даты отъезда нашей семьи.
– Они вышли из Саутгемптона две недели назад.
– Судоходные маршруты будут патрулироваться немецкими подводными лодками.
Я сверился с его календарем.
– Сейчас они уже на полпути отсюда, очень далеко от Европы.
Я пытался не показывать тревоги, но плавание действительно было слишком долгим, через огромные расстояния в незащищенных водах. Меня снедало чувство вины, потому что они должны были вернуться два месяца назад, но из-за моего отказа поехать с ними отец решил продлить пребывание в Лондоне, раз уж я не собирался пропускать начало учебного года. Я мысленно велел себе позвонить Скотту и узнать, есть ли у него новости от отца.
Мы слушали радио. Война была так далеко, что я даже не думал, что она как-то затронет нашу жизнь. Приходившие новости воспринимались как многосерийная постановка, которую слушали или читали за завтраком, а потом забывали до следующего утра, когда наступал черед следующей, еще более ужасной, серии.
Несмотря на начало учебного года, вернувшись из разъездов, Эндо-сан усложнил мои тренировки, словно стараясь уложиться в воображаемый график. Он согласился перенести их на вечер, чтобы подстроиться под школу, но потом доводил меня просто до исступления, и мне не с кем было об этом поговорить, кроме Кона.
Подружившись с Коном, я постепенно узнал истории, ходившие про его отца, Таукея Ийпа. Сплетни постоянно витали в воздухе, но я никогда не обращал на них внимания. Особенно наслаждался байками о предполагаемом предводителе Общества красного знамени дядюшка Лим.
– Ты не можешь остановиться, словно кухарка, – однажды не выдержал я, тем не менее сгорая от неутоленного любопытства.
Я узнал, что Общество красного знамени было триадой, китайской преступной группировкой под предводительством так называемой Головы Дракона. Многие первые китайские поселенцы состояли в подобных организациях; они привезли с собой традиции и правила триад и – за плату – помогали собратьям по эмиграции оставаться на плаву в чужой стране. Перакские войны в Малайе [57] в восьмидесятых годах девятнадцатого века велись при поддержке противоборствующих триад, каждая из которых стремилась отхватить больший кусок территории. Их доходы складывались из членских взносов, проституции и подпольных казино. Многие держали курильни опиума, сами же поставляя туда контрабанду.
57
Имеются в виду скорее войны между местными кланами с участием китайских иммигрантов за контроль над добычей олова, которые вспыхивали постоянно в 1840–1870 гг. и привели в 1874 году к заключению Пангкорского договора с Великобританией, по условиям которого Перак стал британским протекторатом.