Дар дождя
Шрифт:
Он заметил мою ухмылку.
– Вчера вам повезло. Я был немного пьян.
Я преувеличенно громко фыркнул.
– С удовольствием устрою тебе матч-реванш, когда протрезвеешь.
Он покачал головой:
– Признаю, этот японец – хороший учитель.
Изабель появилась первой: с развевающимися волосами, как обычно, бегом – как ни бранила ее наша ама за эту привычку, – она вырвалась из толпы сходивших на причал пассажиров. В двадцать один год она полностью расцвела, и в ее лице отчетливо проступили отцовские черты. Мы с ней походили на него больше всех;
– Ты так изменился! – воскликнула она, легко переведя дыхание. – Мы по тебе соскучились.
Я не мог ей врать, поэтому не стал говорить, что тоже по ней соскучился. Изабель отпустила меня и повернулась посмотреть на остальных.
– Посмотри, вон отец. Он отправил мальчиков за багажом.
Мой отец, Ноэль Хаттон, широким шагом вышел из тени причала на солнце, нахлобучивая шляпу – типичный англичанин до мозга костей. Ростом всего на дюйм ниже шести футов, пропорционального телосложения, с наметившимся животом от изнеженного образа жизни. Должен признать, он был очень красив: холодные голубые глаза, решительный подбородок, чуть оттопыренные уши, которые только добавляли ему шарма. Волосы его совершенно поседели.
Первым делом он высмотрел свой любимый автомобиль, пробежавшись по нему изучающим взглядом, чтобы убедиться, что за время его отсутствия не случилось никакой поломки. Увидев меня, он на секунду оторопел, и его брови поползли к переносице. Потом улыбнулся, пожал мне руку, и я ощутил его знакомый запах. Годы спустя, после войны, я нашел в отцовской комнате запечатанный флакон лосьона после бритья фирмы «Берберри», которым он всегда пользовался, и открутил крышку. Мне в нос ударил его запах, такой внезапный, такой неожиданный, что я уронил флакон. Тот упал, и содержимое темным пятном растеклось по полу. И на миг мне показалось, что отец вернулся.
– Ну как, ты примерно себя вел? – спросил он меня, бросив взгляд на дядюшку Лима, который едва заметно кивнул.
– Конечно, – ответил я. И в свою очередь взглянул на дядюшку Лима.
Отец обнял меня за плечи, и мне не нужно было ни о чем спрашивать, чтобы понять, что он меня любит. Так почему я не мог ответить ему равным по силе чувством? Возможно, этот мой изъян стал результатом ожесточения из-за матери, чья смерть заставила меня чувствовать себя подкидышем в собственной семье?
Он отпустил меня и пожал руку дядюшке Лиму.
– Добро пожаловать домой, сэр. – С отцом дядюшка Лим говорил только по-английски, хотя и знал, что тот мог прекрасно объясниться на хок-кьеньском диалекте.
Вслед за носильщиком с багажом показались Эдвард и Уильям. Их тоже поразила перемена в моем облике. Я не видел Уильяма три года, но внешне он остался таким же, с улыбкой при мысли о новой, еще не опробованной шалости, с энергичными быстрыми движениями.
– Ты, я вижу, морил себя голодом, – сказал Уильям.
Он пожал мне руку и ткнул кулаком в плечо, но на этот раз в отличие от прошлого я легко избежал
– Эй, отпусти, больно!
Я отпустил.
– Где ты этому научился?
– Кажется, наш младший братец научился давать сдачи, – сказала Изабель. – Молодец. – Она потянулась и быстро чмокнула меня в щеку.
В машине все разговоры были только о войне в Европе.
– Нам повезло, что мы успели уехать. Подлодки Гитлера топят слишком много наших судов, – сказал мне отец. – Нас ждут тяжелые времена.
– Британии потребуется больше сырья для заводов, – заметил я.
Пенангские коммерсанты считали, что война в Европе вытащит малайскую экономику из ямы, в которую та скатилась. Цены на олово, каучук и железную руду должны были подскочить до небес.
– Безусловно, но доставить все это туда будет проблематично, – возразил Эдвард.
– Здесь с нами все будет в порядке, – сказал Уильям. – До войны далеко.
В его голосе прозвучала горечь, и я понял, что ему не хотелось возвращаться на Пенанг. Он никогда не скрывал, что не горит желанием работать в семейной компании. Единственной причиной, по которой он проделал путешествие длиной в восемь тысяч миль и вернулся с ними домой, был прямой приказ отца.
Ноэль смотрел в окно, поджав губы.
– Знаешь, я бы предпочел, чтобы ты год-другой поработал в компании, прежде чем поступать на военную службу. И ты мне это пообещал перед отъездом. По крайней мере, узнаешь, откуда берутся деньги, которые ты спускал на своих лондонских друзей.
Уильям был уязвлен, и, прежде чем он успел ответить, я успел заполнить паузу:
– «Стрейтс-таймс» резко осудила внезапное нападение на военно-морскую базу в Скапа-Флоу [59] .
– Чертовы немцы, – сказал Эдвард. – Семьсот жизней потеряно. Британских жизней, – добавил он, словно те имели большую ценность.
– А японцы – в Китае, – отец повернулся к нам. – Они раздирают страну на части. Как ваша семья, Лим?
Глаза дядюшки Лима посмотрели на нас в зеркало заднего вида.
59
Гавань в Шотландии. В октябре 1939 г. немецкая подводная лодка торпедировала британский линкор «Ройял-Оук», линкор затонул, большая часть экипажа погибла.
– Они вроде в безопасности, сэр. Моя дочь уже здесь.
– Отлично. Тебе следует послать и за женами. Мне действительно кажется, что здесь им будет безопаснее. На Пенанге с ними ничего не случится. В данный момент Малайя – одно из самых безопасных мест в мире.
Я снова подумал про рассказы Мин. В последние недели дядюшка Лим усердно снабжал меня последними новостями о жестокости японцев, которые черпал в более радикальных китайских газетах. Мне хотелось попросить его прекратить это делать, но какая-то часть меня жаждала их услышать.