Дар Гумбольдта
Шрифт:
— Как бы там ни было, — сказал Такстер, — ты должен бродить по Чикаго, как Ретиф де ла Бретонн [304] по улицам Парижа, и писать свою хронику. Она станет сенсацией.
— Такстер, я хочу поговорить с тобой о «Ковчеге». Мы с тобой собирались дать новый толчок интеллектуальной жизни страны и превзойти «Американ меркьюри», «Дайал» [305] , «Ревиста дель Оксиденте» [306] и прочих. Мы годами обсуждали и строили планы. Я потратил кучу денег. Два с половиной года я оплачивал все счета.
304
Ретиф де ла Бретонн Никола (1734-1806) — французский писатель, автор бытописательских очерков «Парижские ночи, или Ночной зритель».
305
«Дайал» («Циферблат») — литературно-политический журнал, выходивший в 1880-1929, под редакцией Р. Боурна был крайне левым, а в 20-е годы при редакторе Скофилде стал ведущим литературным изданием страны.
306
«Ревиста дель Оксиденте» («Обозрение Запада») — ведущий испанский литературно-художественный журнал, основан Ортегой-и-Гассетом в 1925 г.
— Честно говоря, Чарли, первый номер до сих пор не вышел потому, что ты прислал мне слишком много антропософских материалов. Ты не дурак, значит, что-то в ней есть, в этой антропософии. Но Господи ты боже мой, мы не можем печатать всю эту ерунду про душу.
— А почему нет? Говорят же люди о психике, почему бы не поговорить о душе?
— Психика — это научное понятие, — заявил Такстер. — К твоим новым терминам людей нужно приучать постепенно.
— А на кой черт ты закупил столько бумаги? — спросил я.
— Хотел, чтобы мы могли выпустить пять номеров подряд, ни о чем не беспокоясь. К тому же мы приобрели ее по выгодной цене.
— И где эти тонны сейчас?
— На складе. Знаешь, мне кажется, тебя беспокоит совсем не «Ковчег». А Дениз, которая на тебя взъелась, суды, деньги, все горести и тревоги последних дней.
— Нет, ты не прав, — возразил я. — Иногда я очень благодарен Дениз. Вот ты говоришь, мне следует стать Ретифом де ла Бретонном и шататься по улицам. Знаешь, если бы Дениз не судилась со мной, я бы вообще не выходил из дому. Это из-за нее мне приходится выходить в город. И только поэтому я не теряю связи с жизнью. Это в высшей степени поучительно.
— Как так?
— Видишь ли, я понимаю, насколько распространено желание навредить ближнему своему. Думаю, это явление присутствует и при демократии, и при диктатуре. Только у нас власть закона и законников сооружает этакий юридический частокол. Так что навредить можно изрядно, можно превратить жизнь ближнего в сплошной кошмар, только укокошить нельзя безнаказанно.
— Твоя любовь к просветительству делает тебе честь, Чарли. Серьезно, я не шучу. После двадцати лет дружбы я имею право сказать это, — заявил Такстер. — Ты весьма своеобразная личность, но в тебе действительно живет
— У тебя она тоже имеется. Как бы там ни было, думаю, нам лучше отказаться от нашей затеи издать «Ковчег» и ликвидировать активы, если, конечно, что-нибудь еще осталось.
— Подожди, Чарльз, не надо опрометчивых поступков. Мы легко можем поправить наши дела. Осталось совсем немного.
— Больше я не могу вкладывать в это дело средства. Дела мои плохи — то есть, финансовые.
— Но не хуже, чем у меня. Тут даже сравнивать нечего. Из Калифорнии меня просто выкинули!
— Насколько плохи наши дела?
— Ну, я свел твои обязательства до минимума. Ты обещал выплатить Блоссом зарплату. Ну помнишь, секретарша Блоссом? Вы встречались в сентябре.
— Мои обязательства? Насколько я помню, в сентябре мы договорились временно отказаться от ее услуг.
— Но кроме нее никто не умел обращаться с компьютерами ИБМ.
— Так ведь на них так и не начали работать!
— Так ведь она не виновата! Мы находились в состоянии полной готовности. Я мог начать в любой момент.
— Дело лишь в том, что ты считаешь себя слишком важной персоной, чтобы обойтись без секретарши.
— Не будь таким жестоким, Чарльз. Вскоре после того, как ты уехал, ее муж погиб в автокатастрофе. Разве бы ты позволил, чтобы я уволил ее в такой момент? У тебя доброе сердце, Чарльз, что бы ты ни говорил. Так что я сам взялся истолковать твое поведение в такой ситуации. Это же всего лишь полторы штуки баксов. И еще вот что: счет за лесоматериалы для того крыла, которое мы начали строить.
— Я не просил тебя строить это крыло. Я был категорически против.
— Как же так, мы же договаривались, что будет отдельный корпус. Не мог же ты думать, что я весь этот редакционный бардак устрою у себя дома?
— Я совершенно определенно сказал тебе, что не собираюсь принимать в строительстве никакого участия. И даже предупреждал тебя, что огромный котлован рядом с домом может повредить фундамент.
— Ну ладно, это не настолько серьезно, — сдался Такстер. — Лесоторговая компания может совершенно спокойно разобрать все, что построено, и забрать обратно свои материалы. Теперь что касается задержки перевода — мне ужасно жаль, но это не моя вина. «Банко Амброзиано ди Милано» задержал выплату. Все эта чертова бюрократия! Кроме того, сейчас в Италии полная анархия и хаос. В любом случае, у тебя есть мой чек…
— У меня его нет.
— Как нет? Он должен был прийти почтой. Почтовая служба что хочет, то и творит. Это был мой последний взнос — тысяча двести долларов — в «Пало-Альто Траст». Мое имущество уже распродали. Так что теперь они должны эту тысячу двести тебе.
— А может быть, они чека так и не получили? Может, из Италии его отправили на дельфине?
Он не улыбнулся. Момент был слишком серьезный. В конце концов, мы говорили о его деньгах.
— Эти крохоборы из Калифорнии должны были все переоформить и выслать чек на свой банк.
— Может быть, чек «Банко Амброзиано» все еще не оплачен, — предположил я.
— Ладно, теперь о другом, — он достал из атташе-кейса продолговатый блокнот. — Я составил график, по которому ты будешь получать обратно потерянные деньги. Ты должен получить первоначальную стоимость акций. Я решительно на этом настаиваю. Думаю, ты купил их по четыре сотни. Ты переплатил, конечно, сейчас они падают. Однако это не твоя вина. Скажем, когда ты перевел их для меня, они стоили восемнадцать тысяч. Про дивиденды я тоже помню.