Дар мертвеца

Тодд Чарльз

— Нет, не нужно, все будет хорошо…

— Тогда перестаньте стоять под дождем, старина! Даже я здесь промок до нитки! — Дверь захлопнулась.

Ратлидж обернулся, снова открыл дверь и вошел в приемную полицейского участка.

— Мне уже лучше, — сказал он.

— Не похоже. Вот, сядьте.

Ратлидж взял придвинутый стул и попробовал сесть. Мышцы словно окаменели, пришлось приложить усилие, чтобы заставить их подчиняться. Оливер сунул ему в руку стакан с водой. Ратлидж притворялся, будто

пьет. Он не мог сделать ни глотка: боялся подавиться и выставить себя на посмешище.

Он пришел в себя далеко не сразу. Постепенно комната обретала очертания, четкость. Ратлидж огляделся. Увидел стены, выкрашенные безобразной коричневой краской, старые письменные столы и стулья — наверное, они старше его… С потолка светила лампочка, в углах плясали тени. Взгляд его упал на лицо Оливера, выжидательное и настороженное. Оливер не понимал, что с Ратлиджем и чего он хочет.

Ратлидж глубоко вздохнул:

— Ладно. Давайте вернемся в камеру. — Хэмиш у него в подсознании оглушительно ревел, и боль, которую он причинял, ослепляла Ратлиджа.

— Вы уверены? Честно признаюсь, я не испытываю желания подтирать за вами полы.

Ратлидж едва не расхохотался — напряжение должно было найти выход. Тошнота — меньшая из бед.

— Не волнуйтесь, меня не вырвет.

Следом за Оливером он вернулся в камеру, которая раньше, наверное, служила кухней. В довольно просторном помещении почти не было мебели, кроме узкой койки, стула и четырех голых стен. Вдоль одной стены тянулась труба, но ее заварили. На полу у очага лежала перевернутая железная плита, ею закрыли отверстие в трубе. За ширмой виднелись ночной горшок и умывальник. В камере было холодно, и Фиона Макдоналдс куталась в шаль.

Она сама побледнела, когда Оливер сухо извинился за то, что они так внезапно вышли десять минут назад. Ратлидж понял — должно быть, она ждет известий о суде. Или… о ребенке. Ее выдавала напряженная поза. И все же она терпеливо смотрела на Ратлиджа, ожидая, что он заговорит первым.

— Инспектор Ратлидж приехал из Лондона, его попросили опознать кости, обнаруженные в горной долине Гленко. Он хочет задать вам несколько вопросов.

— Да, очень хорошо, — тихо, почти шепотом произнесла Фиона.

Ратлидж понятия не имел, что именно он хочет услышать. В голове была пустота, глухая стена. Он не сразу сообразил, что отворачивается от нее. Не хватало сил посмотреть ей в глаза. Каким-то чудом ему удалось заговорить с ней, нащупать почву.

— Мисс Макдоналд, вас уже спрашивали об этом… но не можете ли вы сообщить хоть что-нибудь, чтобы мы могли отыскать настоящую мать ребенка? А если найти ее не удастся, если она умерла, ее родных? Вас, конечно, волнует его благополучие, а ему будет куда лучше с бабушкой или теткой, чем в приемной семье.

— В самом деле? —

спросила Фиона. — Я никого не убивала. Надеюсь, что скоро я вернусь домой… к своему сыну. — Говорила она решительно, но в ее глазах застыл страх.

— Если он не ваш ребенок, — мягко возразил Ратлидж, — вряд ли вам позволят оставить его у себя, даже если вас признают невиновной. Молодую женщину, которая живет одна, без мужа или родни, вряд ли признают подходящей приемной матерью.

— Значит, я выйду замуж, — смиренно ответила Фиона. — У него будет полная семья… у него будет отец!

— Вы не имеете права оставить мальчика у себя. Закон вполне определен в отношении попечения сирот… — Он старался не повышать голоса и не выказывать осуждения.

Фиона прикусила губу:

— Я вам не верю!

— Видите ли, все изменилось. Когда вы поселились в Данкаррике, вас считали замужней женщиной, вдовой. Ни у кого не было оснований подвергать сомнению ваши права на ребенка. Теперь же на то есть веские причины.

— Нет. Кроме меня, он не знает другой матери!

Решив сменить подход, Ратлидж спросил:

— Это вы написали мистеру Эллиоту? Анонимное письмо, отправленное из Глазго?

Оливер за его спиной вздрогнул. Ратлидж понял, что такой вопрос не приходил инспектору в голову.

Если у Ратлиджа еще и оставались сомнения, их развеяло ошеломленное лицо Фионы Макдоналд.

— Нет! — В ее голосе угадывалась настоящая страсть, а не просто уверенность. Почему? Она продолжала, словно устыдившись своей вспышки: — В том письме меня обвиняли в преступлении!

— Возможно, вы поняли, что анонимные письма приносят свои плоды, и захотели защититься.

— В таком случае я поступила бы умнее! Я бы… Я никак не могла… То письмо… иногда оно снится мне по ночам. Оно меня пугает. Мне показали его — почерк незнакомый. Я спрашивала мистера Эллиота, знает ли он, кто прислал ему письмо, но он уверяет, что нет. Он велел мне положиться на милосердие суда и спасти свою бессмертную душу. Я спрашивала у полицейских, нашли ли они отправителя, и мне сказали, что им не обязательно его искать. А ведь автор письма значит для них так же много, как и для меня!

— Как по-вашему, могла его написать Элинор Грей? Из лучших побуждений, не представляя, что из всего получится?

Ратлиджу показалось, что имя Элинор Грей ничего не говорит Фионе.

— С какой стати постороннему человеку защищать меня? Никаких Греев я не знаю. И определенно не знаю никакой Элинор Грей. Спрашивайте ее, а не меня.

Ратлидж замялся. У него так болела голова, что он едва мог дышать, не то что здраво мыслить.

— У нас есть веские основания полагать, что ребенка, которого вы воспитываете и называете своим сыном, родила Элинор Грей.