Дарованный остров
Шрифт:
— Нет зрелища отраднее для мореплавателя! — подумал Буги. Потом он представил себя бывалым морским волком, который в перерывах между плаваниями раскачивается в кресле-качалке в окружении восхищенных хоббитят и вещает им о своих подвигах. Он как раз набивал трубку сухими мухоморами прежде, чем перейти к очередной леденящей нутро истории, когда морская болезнь настигла его, и все видения исчезли….
С того момента всё пошло кувырком. Он не привык скрывать свои настоящие ощущения под маской благородного терпения и не считал необходимым мужественно улыбаться, в то время как его выворачивало наизнанку. От его стонов и жалоб приходили в ярость все другие пассажиры «Розы Ветров». Именно тогда он получил прозвище «Замогильный Голос». Сам Буги увидел своё плавание совсем в другом свете: капитан корабля — неумелый балбес и самоучка, который не в состоянии вести корабль ровно по, вообще-то, вполне гладкой поверхности воды, матросы — грубые, невежественные
Ночью, по разумению, Буги плыть и вовсе не следовало, потому что не видно дороги, и они непременно заблудятся, если уже не заблудились. Ему казалось, что они плывут куда дольше, чем обещанный месяц, и он вполне настроился умереть в море, потому что знал: либо корабль распадётся на куски, и все потонут, либо закончится пресная вода, и все умрут от жажды. Он охотно делился своими соображениями с окружающими, хотя его и не просили об этом, скорее наоборот. Он ведь был не единственным «мореплавателем», который чувствовал себя прескверно. Многие пассажиры не были уверены, что доплывут до Нуменора благополучно, так что нытье Замогильного Голоса подпитывало их собственные страхи, и они злобно кричали:
— Заткнись сейчас же, или мы скормим тебя акулам.
Когда Буги стало немного лучше, он обнаружил, что его рюкзачок, плотно набитый золотом и драгоценными камнями, бесследно исчез. Не стоит даже пытаться представить себе его состояние. Доброжелателей у Буги после перенесенной им морской болезни не осталось. Его взбалмошные речи о каком-то украденном кладе сочли очередным признаком бреда, и непонятый никем Буги прослыл сумасшедшим на «Розе Ветров». А так как держать сумасшедших среди нормальных людей не полагается, Буги заточили в клетку. Он кричал о своих правах, но к нему уже никто не прислушивался. Буги плакал и причитал, но, увы, похоже, вместе с деньгами он потерял и права. Его недавний друг и советчик бессовестный Слютко не только не пытался защитить его, а, напротив, принял живое участие в том, чтоб его лишили свободы, засадили в клетку, как дикого зверя.
Он не знал тогда ещё степени коварства своего случайного знакомого Слютко Хохмача — владельца самого безобразного в мире цирка, в котором люди платили деньги и получали удовольствие оттого, что всячески издевались над теми, кто был в чём-то не похож на них. Братья Слютко Хохмач и Громилло Выдрыч были выходцами из Средиземья и поначалу зарабатывали свой хлеб, работая гребцами на нуменорских кораблях. Но труд их был тяжел, а денег не хватало.
Слютко присматривался к нуменорцам и понял, чем может поразить этих пресыщенных людей с тугими кошельками. Начали они с орочьих боёв. Отловить парочку орков в Средиземье было несложно — этого отродья там сколько угодно. Потом — дрессировка, представление и получай себе денежки ни за что. Поначалу они выступали в прибрежных городах Средиземья, где частенько бывали нуменорцы. Успех превзошёл все ожидания. Правда, орки быстро умирали, они ведь создания, непривычные к дневному свету. Но Громилло Выдрыч изучил разные породы, научился выбирать тех, что помоложе, да покрепче, разработал специальные тренировки, и дело пошло в гору. А после того, как они попали в особое расположение к Арфесту, человеку в Нуменоре известному, путь к сердцам нуменорской публики был открыт. Репертуар со временем пополнялся новыми номерами, и братья зорко высматривали «кандидатов», годных в артисты. Им удалось разжиться даже таким редчайшим экземпляром, как гигантский горный тролль. Возни с ним было порядком, эти тролли превращаются в камень, едва лишь на них попадает солнечный луч, так что выступать с ним приходилось только по вечерам, после захода солнца, зато поглазеть на гиганта стекались толпы желающих.
Вот так же Слютко Хохмач положил глаз на Буги, он весь вечер наблюдал за ним в «Большой Пирушке», и тот показался ему резвым и забавным чудиком. Позже он понял, что в характере хоббита ошибся, но всё равно рассудил, что можно будет извлечь из него выгоду. А выгода появилась ещё прежде, чем Буги начал выступать для него. Слютко обшарил вещи хоббита, пока тот валялся в беспамятстве, и ахнул: в его рюкзаке было целое состояние, способное обеспечить Слютко безбедную старость. Он очень заинтересовался тем, откуда у хоббита дорогие старинные вещички, но решил, что ещё успеет расспросить хоббита об этом позже. Он уже считал Буги своей собственностью и полагал, что найдет способ узнать, откуда у него такое богатство и где находится остальное. Тогда ни ему, ни брату не придётся больше вкалывать, чтобы зарабатывать на жизнь. А жизнь — это такая штука, что, сколько на неё не зарабатывай, всё равно будет мало. Слютко знал о том, как голодают и бедствуют не понаслышке, и не любил вспоминать своё обездоленное детство так же, как и побои на галерах. Он сам добился благополучия в жизни, выстрадал каждую копейку, а теперь пусть страдают и унижаются другие. Денег не может быть много — это был его жизненный девиз. Ну, а если какая-нибудь тетеря проворонит своё добро, то это справедливо. Такова жизнь, где выкарабкаться на поверхность можно лишь притопив других.
Так Буги Нытик попал в цирк Слютко Хохмача.
В Арменелосе цирк выступал по выходным дням два раза, утром и вечером. Но свободного времени практически не было: «артистов» заставляли репетировать, разучивать новые номера, один дурнее другого, или устраивали платные экскурсии, — и тогда нуменорцы могли приходить и глазеть на «чудовищ Средиземья», как в зоопарке. Когда же они не были заняты, их содержали в клетках, как заключённых.
Хоббитов выпускали ненадолго каждый вечер, чтобы они могли попить вместе чаю или пива и поболтать. Но они не могли покидать территорию цирка и находились под присмотром охраны. Что касается орков и тролля, их никогда не выпускали. Бобла и Груда жили в одной большой клетке, дрались они, в основном, на сцене, но, бывало, сцеплялись и тут: ссорились из-за еды или потому, что до смерти надоели друг другу. Чтобы разнять орков, охранники охлаждали их ледяной водой. Как-то вечером Буги проходил мимо их клетки. Оттуда вылетела маслянистая лепешка — их ужин, который они не поделили, устроив потасовку. Лепешка шлепнулась к ногам Буги. Орки вмиг прекратили препираться и молча уставились на хоббита. В Средиземье Буги кнутом нельзя было заставить подойти близко к живому орку, но тут он уловил нечто столь жалкое в их облике, в их разочарованных взглядах, что поднял лепешку, разломил её надвое и вручил по куску обоим оркам. Те жадно вцепились в еду. Буги хотел идти дальше, как вдруг тот, которого называли Синежил, спросил его на общем наречии:
— Как тебя зовут, невысоклик?
Буги опешил.
— Ты слышал, — пробормотал он.
— Нет, я имею в виду твоё настоящее имя. Как звали тебя на свободе?
— Буги, — вздохнул хоббит, — ещё недавно меня звали Буги.
— А меня — Груда Рыбак, — причмокнул орк, — я больше всего любил ловить рыбку! Придешь на Аркай, — слышал про такую речку? — А там они, серебряночки, стаями быстро плывут. С берега свесишься и двумя лапами её глушишь, глушишь…, - хищная морда орка расплылась в таком блаженном восторге от этого воспоминания, что у Буги ком подступил к горлу, он был растроган. Тут охранник заметил, что он торчит у чужой клетки, и прогнал его.
Буги был потрясен. Нуменорцы, которых он считал до поры до времени самыми цивилизованными в мире людьми, сделали из него посмешище, паяца и дали кличку. А тут жалкий орк спросил о его истинном имени, разговаривал по- человечески! Когда он рассказал об этом случае Вилли Жбану, тот ничуть не удивился.
— Все мы здесь склонны сочувствовать друг другу. В неволе у нас общий недруг — тот, кто лишил нас свободы. А остальные — братья по несчастью.
В другой раз Буги проснулся от жутких всхлипов, раздававшихся из того угла, где держали горного тролля. «Этому приходится хуже всех», — думал Буги. В дневное время его постоянно держали в сырой яме, скованного тяжелыми цепями, и он едва ли мог шевельнуться, ночью кормили на убой и заставляли двигать гири. Ему некому было пожаловаться на скорбную долю. Сидя в яме, он своеобразно мстил своим истязателям — портил воздух. Братья не нашли другого выхода, кроме как заливать его сверху розовым маслом. У Буги от розового масла несколько дней болела голова с непривычки.
«О чём плакал сегодня гигантский тролль? Что вспоминал? Как глубоко сидит в каждом воля к свободе, чтобы тронуть до слёз самое толстокожее существо Средиземья? Неужели нельзя жить, не унижая друг друга?» — думал Буги.
Пока что тяжело было ужиться даже с соплеменниками. Правда, они были хоббитами не из Грибного Рая, а из Голубого Лапника, деревни, которая находилась намного севернее его родных мест. Поначалу они несказанно обрадовались друг другу, а позже стали ссориться каждый день. Похоже, что прозябание в рабстве выковывало характер мелочный и склочный, и они препирались друг с другом, словно срывая друг на друге накопленное за день зло.
Сегодня, впервые за всё время пребывания в Нуменоре, за Буги вступилась одна из зрительниц — девушка — доброе, прелестное создание. И он внёс свою лепту в то, чтобы это нежное создание не попало в грязные руки его недостойных хозяев. Раны его мучительно ныли, но он чувствовал себя героем.
Вечером Буги не смог подняться к чаю, так и остался лежать в своей клетке. Но его неожиданно навестила Какафония, которую на самом деле звали Фридой. Она хоть и ворчала на него целый день, а пришла, чтобы обезвредить и перевязать его раны, и даже угостила пряником. Потом она обработала рваное ухо орку Груде. По сути, она была неплохой тёткой, только сварливой. Буги знал историю пленения Фриды и Вилли. Эта пара попала в Нуменор из-за фисташек.