Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса
Шрифт:
— Я вообще плохо понимаю, что ты мне хочешь сказать, — произнёс он. — Джедаи пришли арестовывать канцлера.
— Ситха. Джедаи пришли убивать ситха.
— И что?
— А должны были придти арестовывать канцлера, который собирался стать императором.
Борск смотрел на неё долго. Затем вдруг пошевелил ушами. Он редко позволял себе этот жест. В отрыве от элементарной необходимости прислушаться это выглядело донельзя иронично.
— Что-то я не успеваю за твоим гениальным полётом
— Канцлера, на которого мы бы собрали все доказательства о том, что он не собирается складывать с себя свои полномочия. Собирается захватить абсолютную власть. И тогда наиболее прогрессивная партия власти при поддержке джедаев взяла бы на себя ответственность за устранение опасности возникновения диктатуры.
— И?
— И, — Мотма и не пыталась скрыть свою злость. — Эти придурки… эти придурки разрушили весь наш замечательный план — из-за какой-то там древней вражды. Едва они узнали, что канцлер — ситх…
— Какой-то там вражды? — фыркнул Борск. — Это не древняя вражда, милочка, это всё тот же способ выживания. Замочить опасных, чтобы уверить в собственной безопасности, — он взъерошил шерсть. — Сами же вложили им этот рефлекс — и сами же на него злитесь. Между прочим, всё бы превосходно сработало, если бы магистры не пошли убивать ситха, а объявили о том, что канцлер им и является. Это было бы эффективней. На посту главы Республики не может быть одарённый. Это было запрещено законом. Стоило только провести Палпатину мидихлориановый тест…
Она посмотрела на него так, что Борск замолчал.
— Мы не знали об этом, — глухо сказала она. — Если бы мы только знали. А джедаи… Они поддались на провокацию. Они ничего не сказали об этом. Они сразу пошли…
— Потому что их спровоцировали.
— Да, — глухо ответила Мон. — Скайуокер.
— И канцлер ждал их. Потому что тот же Скайуокер предупредил канцлера, — сказал Борск раздельно. — Ты позвала меня сюда, чтобы препарировать старый учебник? Лучше скажи: что в это время делали вы с Бейлом? И с прекрасной, ныне умершей, а в то время вполне живой Амидалой?
— Беременной, — вдруг сказал Мон.
И резко взглянула на Борска.
Шерстяное личико ботана ничего не выражало. Кошачья морда есть кошачья морда. Зрачки. Надо взглянуть в зрачки. Мерцание света на изнанке. Неподвижность зрачка.
Мотма вздрогнула и опустила взгляд. У нечеловекоподобных алиенов галактики, как на подбор, были вот такие немигающие, иногда как будто стеклянные глаза. Взгляд сквозь. И дальше.
— Я знаю, что она была беременная, — сказал Борск. — Разве это относится к делу?
— Мы тогда не знали об этом, — ответила Мотма. Невпопад. И не на вопрос. Но глаза кошки были всё также непроницаемы.
Ей захотелось.
Она стиснула себя руками. Обхватила. Прикусила губу.
— Мы с Бейлом и Падме готовили контрзаговор, — тяжело и раздельно сказала она.
Ботан смотрел на неё и ждал. Не дождавшись, спросил:
— Что, только вы трое?
— Нет, конечно… мы… Но мы были наиболее вероятными кандидатами.
— На пост великого канцлера?
— Да.
Борск смотрел.
— Интрига заключалась в том, — произнесла Мотма, — чтобы, когда Палпатин наконец сложит с себя свои полномочия, или же его заставят их с себя сложить, тремя последующими кандидатами на пост Великого канцлера окажутся я, Бейл и Амидала. В любом случае выбрали бы кого-то из нас.
— Второй раз великий канцлер родом с Набу? — спросил Борск. — Вряд ли.
— Мы тоже надеялись на это, — отрешённо ответила Мотма. — Но у Падме к тому времени был огромный авторитет. И большая поддержка. Только…
— Да?
— Мы не знали, что поддержку ей обеспечил сам канцлер.
— Канцлер? — спросил Борск с некой профессиональной интонацией, которая появляется в голосе врачей и родителей по отношению к больному. — Амидала как ставленник Палпатина?
— Да.
— Вы серьёзно так думали?
Она, наконец, уловила интонацию ботана.
— Ты считаешь, что мы выдумали себе это?
— Я считаю, что в последний год перед установлением Империи вы шарахались из стороны в сторону, искали врагов везде и боялись собственной тени.
— Мы не боялись.
— Ну да.
— Мы занимались политикой.
— В последний год все боялись Палпатина.
— Ты там был?
— Я читал сводки. Много сводок. Записи. Дневники. Видеоматериалы. Картину я себе составил. Некое марево, как над Корускантом в то время. Вечное марево, дымка, сквозь которое видно огромное солнце. В два раза больше, чем на самом деле, из-за эффекта преломления лучей. Вечный полдень. А потом резкая ночь.
— Ты поэт? — с удивлением спросила Мотма.
— А как ещё передать ощущение? — спросил Борск. — Не через хронику. Вы жили, как в горячечном сне. Нечто приближалось. Огромное. Слом. Перемена. И вы отчаянно хотели, чтобы эта перемена была в вашу пользу. Только знаешь, что я тебе скажу, Мон. Государства вам было не удержать. Ни одному из вас. Все вы из-за своей слабости скатились б в отчаянную диктатуру. Под маской демократии. А то и без маски. Положение дел в то время было таково, что прежний раздолбай уже не работал. Хочешь, я скажу, что сделала, например, ты, если бы Палпатина убили, а ты бы стала верховным правителем?