Чтение онлайн

на главную

Жанры

Дарвин и Гексли
Шрифт:

С течением времени, однако, Гексли показал себя как критик, которым может быть доволен даже автор. Надо сказать, что отношение его к «Происхождению видов» было парадоксально. Он не пробовал, подобно Спенсеру, распространить эволюцию на область философии или, подобно Бейджоту, применять идею естественного отбора к другим областям знания. Он направлял главные свои усилия не на то, чтобы расширить биологические исследования Дарвина, хотя и тут он сделал немалый вклад. Он старался добиться другого: ясно определить, что такое в конечном счете этический идеал; утвердиться по отношению к эволюционистам, равно как и к их неприятелям, в роли беспристрастного провозвестника научного метода, объективного глашатая объективности, подвергать Дарвина критике, когда это необходимо, и защищать во всем прочем. Естественно, он видел, что в критике и Дарвин и наука нуждаются не слишком, а вот в защите — весьма. Нельзя возвести объективность в степень образовательной и политической программы, превратить

ее в религию, в мерило этики, даже в боевой клич, не принеся при этом известную жертву объективности.

Итак, маститые антидарвинисты понемногу сползали в темные подвалы анахронизма и непригодности, а тем временем со всех сторон, как грибы, вырастали новые поборники света. Самым приметным среди них был молодой немецкий зоолог Эрнст Геккель, чья «чрезвычайно ценная и превосходно написанная монография о радиоляриях» не укрылась от внимания Гексли. Он послал автору сердечное письмо с горячей похвалой и уместным случаю подношением: образцами барбадосских отложений и глубоководного морского ила. Между ними завязалась прочная дружба.

Для успеха дарвинизма за границей дружба Гексли и Геккеля имела такое же значение, как дружба Дарвина и Аза Грея. По складу ума Геккель напоминал одну из тех сверхплотных и легко вспыхивающих звезд, в каких всегда таится угроза взрыва. Постоянно, был риск, что он взлетит и со страшным космическим треском рассыплется светозарными брызгами сразу по всем направлениям: политическому, научному, философскому. Религиозный по природе и по воспитанию, он в бурях 1848 года утратил веру и вместе с ней свой политический консерватизм. Какое-то время он давал выход скоплению взрывоопасной энергии, с блистательным красноречием громя смиренных послушников и верховных жрецов реакции. Это длилось до тех пор, пока дарвинизм не наделил его плодотворной верой и новой миссией в той области биологии, какой он занимался! На научном конгрессе 1863 года он сильно способствовал продвижению идей эволюции в Германии своим докладом о «Происхождении видов», сопоставив естественный отбор с «естественным» законом прогресса, остановить который «не в силах ни оружие тиранов, ни проклятия священников». Интеллектуальную войну с немецкими врагами эволюции Геккель вел с такою Schrecklichkeit [110] , что английские его союзники бледнели от ужаса. По всей видимости, однако, сами они от того не пострадали. Как считает знаток истории дарвинизма в Германии Эрнст Краузе, Геккель «принял на себя… весь огонь ненависти и ожесточения, которые возбудила в известных кругах эволюция», так что «в самом скором времени в Германии пошла мода ругать одного Геккеля, а Дарвина выставлять за образец предусмотрительности и выдержки».

110

Так устрашающе (нем.).

Одна из важных заслуг Гексли состояла в том, что он вывел человека науки на передний край культурной жизни Европы. Борьба между эволюцией и церковью открыла ему блестящие возможности; живым чутьем человека действия Гексли понял, что минута настала, и ринулся в бой. Церковнику, невежественному и предубежденному защитнику устаревших суеверий, он противопоставил ученого, бескорыстного исследователя, который при почти сатанинском безбожии и сверхчеловеческой отрешенности все же, по призванию своему и служению, предан правде в науке, честности на поле боя, а также — поскольку правда есть сила, а честность в понимании XIX века есть сострадание — прогрессу на благо человека в обеих этих областях. Выступая как-то в те дни с докладом в защиту «Происхождения», Гексли страстно осудил идею воли господней как мнимой первопричины всех явлений в природе. Один за другим сметает ее рубежи наступление науки, а она упорно, вопреки рассудку, появляется вйовь и вновь далеко за прежней линией обороны.

«Однако тем, кто, повторяя прекрасные слова Ньютона, проводит жизнь на берегу великого океана истины, подбирая по камешку там и тут; кто день за днем наблюдает медлительное, но неуклонное его течение, несущее в своем лоне тысячи сокровищ, которыми облагораживает и украшает свою жизнь человек, — тем смехотворно было бы, не будь это так печально, видеть, как торжественно восходит на престол очередной халиф на час и повелевает течению остановиться, и угрожает преградить его благотворный путь».

Он говорил о том, какую славную роль может избрать его страна.

«Сыграет ли Англия эту роль? Это зависит от того, как вы, люди Англии, будете обращаться с наукой. Лелейте ее, чтите, неукоснительно и беззаветно следуйте ее методам во всех отраслях человеческих знаний, — и будущее нашего народа превзойдет величием его прошлое. Но внемлите тем, кто желал бы заткнуть ей рот, сломить ее, — и боюсь, что дети наши увидят, как слава Англии, точно король Артур, канет в мглу, и слишком поздно будет тогда вторить горестному причитанию Джиневры:

Мой долг был — полюбить его, великого:То было бы
на благо мне! — но я не знала,
То счастьем было бы моим! — но я не ведала. [111] »

Это говорит подлинный проповедник. И речи его — по крайней мере, у многих — вызывали те же чувства к новой вере и ее священнослужителям, какие рождают речи пастыря в душах прихожан.

Как протекала бы полемика об эволюции, не будь на свете Гексли? Бесспорно, что рано или поздно «Происхождение» точно так же оказало бы глубокое влияние на науку и религию. Бесспорно, что все равно почти так же прославилось бы имя Дарвина. Слово «агностик», наверное, придумал бы Лесли Стивен [112] , а популяризаторов природоведения возглавил бы Джон Тиндаль. Но никогда науке не добиться бы такого сиятельного почета среди политиков и деловых людей, не занять такого видного места в учебных программах конца XIX века. Менее стремительной, менее полной и, уж конечно, менее драматичной была бы общая ее победа над старыми устоями. То, что могло бы и обещало стать унылой войной на измор, Гексли обратил в захватывающее сражение. Он породил легенду, героями которой стали он сам и Дарвин, он основал новую жреческую касту и чуть не сделал Англию оплотом науки.

111

Строки из поэмы А. Теннисона «Джиневра» («Королевские идиллии»). Перевел В. Тихомиров.

112

Стивен Лесли (1832–1904) — английский критик и издатель.

Зачарованно наблюдая, как содрогаются в смятении умы Англии — мирские, научные, церковные, — Чарлз едва не позабыл про собственное страждущее семейство. Мало-помалу до него дошло, что все оно, до последней старой девы, стоит за него. Если бы книгу не удостоили вниманием, родня, пожалуй, ополчилась бы против каждого его кощунственного слова. Ну а при таком обороте дела, как теперь, они хоть и тревожились немножко, но весь свой пыл употребили на то, чтобы в истовой и прочной родовой сплоченности ненавидеть его бессовестных обидчиков. Эразм и тот не остался в стороне от великого похода за торжество «Происхождения» — вплоть до того, что самолично зондировал доктора Генри Холланда, который в то время как раз приступил к знакомству с книгой. Раньше, чем этот видный медик дошел до того места, где речь идет о глазе, Эразм сам завел с ним разговор на эту тему. Как и все прочие, доктор Холланд дрогнул. Вот как это было:

«…у него захватило дух — нет-нет, совершенно невозможно, а как же строение, а как же функции — и так далее, и так далее, — но, когда он прочел сам, стал хмыкать и бормотать — м-да, пожалуй, отчасти и допустимо, потом выставил как возражение кости уха, которые выходят за всякие рамки постижимого и вероятного».

Что до него самого, признавался Эразм, у него за последнее время нелады с головой. Тем не менее он заявляет, что ничего интереснее «Происхождения» не читал в своей жизни. Может быть, он не ощутил в должной мере «острую нехватку разновидностей», но, с другой стороны, сомнительно, чтобы «палеонтологи могли их различить, если бы, к примеру, все, что есть сейчас живого, стало ископаемым». Лично ему больше по вкусу априорные рассуждения. «А если факты им не соответствуют — что ж, тогда, я считаю, тем хуже для фактов». Он повторил, что книга его поразила. Несмотря на это, он предсказывает: со временем выяснится, что все изложенные в ней идеи уже давным-давно пришли в голову кому-то другому. И еще он предсказывает, что, если его брат будет подольше изучать муравьев, он обнаружит, что у них имеются свои епископы, а не только свои солдаты и рабы. «У муравьев соблюдается предельная экономия, — не без сожаления заметил Чарлз, — усопших собратьев они без лишних церемоний съедают».

Из ближайших членов семьи одна только Эмма внушала ему глубокую озабоченность. Вскоре после их свадьбы она написала ему письмо о религии, в котором изложила викторианскую дилемму не по-викториански смело и четко. «Душевное состояние, — писала она, — которое я хочу сохранить вместе с уважением к тебе, таково: ощущать, что, пока ты действуешь честно и добросовестно, желая и пытаясь познать истину, ты не можешь быть не прав». С другой стороны, она сознавала, что, постоянно поглощенный научными идеями, он может, в конце концов, счесть размышления религиозного свойства напрасной и огорчительной тратой времени. Больше того: «не случится ли так, что неизбежное в научных занятиях обыкновение ничему не верить, пока это не доказано, слишком повлияет на твою душу в отношении к другому, чего нельзя доказать тем же путем и что, если только оно существует, скорей всего недоступно нашему разумению?» Наука Чарлза могла быть ей скучна, но Чарлз-ученый — никогда. «Не думай, — заключает она, — что это не мое дело и оно не так уж много для меня значит. Все, что касается тебя, касается и меня, и я чувствовала бы себя очень несчастной, если бы не считала, что мы принадлежим друг другу навеки».

Поделиться:
Популярные книги

Отмороженный

Гарцевич Евгений Александрович
1. Отмороженный
Фантастика:
боевая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Отмороженный

Падение Твердыни

Распопов Дмитрий Викторович
6. Венецианский купец
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.33
рейтинг книги
Падение Твердыни

Все ведьмы – стервы, или Ректору больше (не) наливать

Цвик Катерина Александровна
1. Все ведьмы - стервы
Фантастика:
юмористическая фантастика
5.00
рейтинг книги
Все ведьмы – стервы, или Ректору больше (не) наливать

Мастер 2

Чащин Валерий
2. Мастер
Фантастика:
фэнтези
городское фэнтези
попаданцы
технофэнтези
4.50
рейтинг книги
Мастер 2

Proxy bellum

Ланцов Михаил Алексеевич
5. Фрунзе
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
4.25
рейтинг книги
Proxy bellum

Романов. Том 1 и Том 2

Кощеев Владимир
1. Романов
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
альтернативная история
5.25
рейтинг книги
Романов. Том 1 и Том 2

Законы Рода. Том 2

Flow Ascold
2. Граф Берестьев
Фантастика:
фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Законы Рода. Том 2

Имя нам Легион. Том 1

Дорничев Дмитрий
1. Меж двух миров
Фантастика:
боевая фантастика
рпг
аниме
5.00
рейтинг книги
Имя нам Легион. Том 1

Барон устанавливает правила

Ренгач Евгений
6. Закон сильного
Старинная литература:
прочая старинная литература
5.00
рейтинг книги
Барон устанавливает правила

Повелитель механического легиона. Том I

Лисицин Евгений
1. Повелитель механического легиона
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Повелитель механического легиона. Том I

Как я строил магическую империю

Зубов Константин
1. Как я строил магическую империю
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Как я строил магическую империю

(Не)свободные, или Фиктивная жена драконьего военачальника

Найт Алекс
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
(Не)свободные, или Фиктивная жена драконьего военачальника

Кодекс Охотника. Книга X

Винокуров Юрий
10. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
6.25
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга X

На изломе чувств

Юнина Наталья
Любовные романы:
современные любовные романы
6.83
рейтинг книги
На изломе чувств