Дарю тебе велосипед
Шрифт:
— Восемнадцать, — говорит Саша шёпотом. Но это такой особенный шёпот, его слышно чуть не на всю линейку. Третий отряд посмеивается. А Курбатов Константин тоже, кажется, смеётся. И кажется, подмигивает Саше…
Ну как повезло ей в это лето! Бывает же такое везение. Сам Курбатов Константин оказался здесь, в лагере. Оказывается, его мама работает с Сашиной мамой в одном отделе. Случаются в жизни такие совпадения.
— Третий отряд, — говорит с трибуны в микрофон старший вожатый Дима. — Как вы себя ведёте? — Дима топорщит
— Комары, — нестройным хором отвечает третий отряд. — Совсем заели.
— Не съедят. Другие стоят смирно. Линейка это линейка, и нечего цирк устраивать.
— Тридцать шесть, — шепчет Саша и ухлопывает комара на спине. Он сквозь кофточку в спину вцепился, но у Саши руки длинные, дотянулась. — Тридцать семь, тридцать восемь!
Саша кивает Курбатову. Вечер светлый, но он не видит — он не смотрит на неё. Ну что же. А она рада, что в июне во время вечерней линейки совсем светло. Смотри на кого хочешь.
Вчера Саша играла с Курбатовым в настольный теннис. И он сказал:
— Ты стала лучше играть. У тебя реакция хорошая.
Никому не сказал, а ей сказал. Хотя с ним и Котельников играл, и Эмма из первого отряда. Им не сказал, а сказал Саше. При всех. Вот так. И потом шёл с ней рядом со спортивной площадки до самой столовой. И Саша сказала:
— Костя, а я знаю, кто сделал афишу.
— Какую афишу?
— Ну, голубую. Это нарисовал ты. Я догадалась.
Саша вдруг смутилась и стала копать песок носком тапка.
— Да ты что, Лагутина? Скажет тоже. И не думал я её делать, твою афишу. Совсем мне, что ли, делать нечего?
И пошёл на ужин. А она тоже пошла, но весь ужин молчала. Как понять эти слова Курбатова Константина? Неужели он их сказал из скромности? Или не из скромности?
Отряд идёт с линейки. Вожатая Тамара говорит:
— Чтобы завтра все пришли на линейку в брюках. А то прибегают в шортах и в сарафанчиках, а потом начинается — комары кусают! Вы веселитесь всю линейку, а меня из-за вас Дима на каждой планёрке ругает — дисциплина, дисциплина, третий отряд. Нас склоняют. Слышишь, Лагутина? Только в брюках. В плотных. Слышишь?
— Слышу, Тамара, слышу. Только прогрызут всё равно.
А сама вертит головой. За каким поворотом дорожки, за каким кустом или домиком мелькнёт белая майка с импортной красавицей на животе? А вон он, Курбатов, побежал вдалеке. И кажется, махнул Саше рукой. Вот счастье-то. А может, и не махнул, только показалось? Ну и что же, даже если показалось! Завтра он махнёт рукой, или улыбнётся, или что-нибудь скажет. Не он сделал афишу? Ну и пускай не он. Зато вот он сам, здесь, в лагере «Светлые полянки». Вот она, Саша Лагутина, а вот он в соседнем отряде — Курбатов Константин. Ходит. В настольный теннис играет. Лучше всех в лагере, между прочим. А кто с ним в одной школе учится? Ну, кто? Саша Лагутина, вот кто.
Его портрет вывесили на доске «Ими гордится весь лагерь». Улыбается с портрета
Вот горн запел протяжно: «Спать, спать по палатам». А спать-то никому не хочется. Птицы поют перед ночью, спешат напеться. Роса на траве серебряная. А вершины сосен ещё освещает закат, и они красные.
— Спать, спать, — торопит вожатая Тамара. — Все умылись? А ты, Гена Воблин? А ноги? Смотри у меня.
Улеглись наконец.
Тамара входит в спальню девочек:
— Девочки, объявляю соревнование: чья спальня лучше по тишине — ваша или мальчишечья. Слышите, как у них тихо? Вот и вы подтягивайтесь. Я ухожу на планёрку, вернусь — чтобы все спали.
Застучали по ступенькам каблуки Тамариных босоножек, вот она сбежала с крыльца, быстро прошла по дорожке.
Саша лежит и думает: «Тамара совсем не вредная. Ругает меня просто так, а сама добрая».
— Девочки, — говорит из угла Валя Туманова, — я одну вещь знаю — закачаетесь.
— Какую вещь?
— Скажи скорее!
— Не тяни за душу!
— Не знает она ничего!
Зашумела, завопила девчачья спальня. А Валя Туманова сидит на своей кровати и медленно-медленно распускает длинную косу. Одна такая коса на весь лагерь, а может, и на всю область — толстая, кудрявая, пшеничного цвета и до пояса, длинная коса.
— Почему — не знаю? — спокойно говорит Валя Туманова. — Наша Лагутина влюбилась. Честно, девочки!
И заверещали девчонки:
— Ха, влюбилась!
— Втрескалась!
— В Курбатова!
— Кто не знает?
— Все знают!
А Саша? Она-то что же? Неужели смолчит? Ну да! Не смолчит. Держись теперь, Туманова Валя!
Полетела подушка через всю спальню, не промахнулась Саша, прямо в голову угодила Вальке. А не сплетничай, не цепляй людей. Раз! И полетела подушка назад, и Валя не промахнулась в сумерках — прямо в Сашу. И другие подушки летят, кто в кого. Визг, перья по воздуху кружатся, прыгают девчонки по кроватям. Такая кутерьма пошла.
Вбегает в спальню Тамара, включает свет. Все на свои места улеглись, одеялами накрылись, лежат, зажмурились — спят хорошие девочки, тихие, примерные. Только перья из подушек под потолком летают.
— Кто первый начал? — спрашивает Тамара. — Кто первый начал? Лагутина, ты?
Все молчат, ровно дышат. А ровнее всех — Саша Лагутина. Она и вообще давно спит. Почему обязательно — она?
— Завтра останетесь без купания, — выносит приговор Тамара, — вместо этого будете убирать территорию.