Дарю тебе велосипед
Шрифт:
И все сразу уставились на Сашеньку. Лёша перестал следить за своим полосатым поплавком. А близнецы Пашка и Машка как будто в жизни ничего интереснее не видели, чем человек, который пока ещё не научился плавать. Да, да, не умеет он плавать. Разве мало на свете людей, которые не умеют плавать? Нет, все смотрят. Теперь их Сашенька интересует. Когда он свои гениальные стихи сочинял — не интересовал. А теперь, когда он вцепился в куст, и боится потонуть, и хочет, чтобы никто его не замечал, — тут они все сразу им занялись. Почему?
А как ты думаешь, читатель? Почему — стоило только маленькой девчонке в мокрых после купания трусах закричать громким
Если не смог догадаться, я попробую тебе объяснить, в чём тут всё дело.
Когда человека задели — окружающие проявляют внимание. Они ждут — как он будет себя теперь вести, этот, задетый. Им любопытно. Что он скажет? Как поступит? Не только дети — взрослые тоже иногда точно так же себя ведут. Ждут с интересом. Каким он окажется? Сильным? Слабым? Даст отпор? Смолчит? Пошутит? Не заметит. Разозлится? Люди считают, что в таких обстоятельствах, когда человеку надо себя защитить, он сразу виден. В обиде любой раскрывается. Только это нехорошо — обижать другого. Даже и для проверки. Нехорошо.
Аллочка, конечно, это знает. Но как-то забыла и кричит:
— Не умеет! Плавать не умеет! Большой!
А Сашенька?
Что он сделает? Смолчит? Ответит? А — чем?
Эх, отпустить бы куст и поплыть! Хоть до середины — запросто! Хоть на другой берег — в два счёта! Вот сейчас, вот сию минуту он отцепится от куста! И поплывёт. И нырнёт. И забьёт по воде ногами изо всех сил — разве это так уж трудно — плавать? И совсем не такое хитрое дело. Мало разве людей на свете, которые умеют плавать? Может, даже большинство.
Ну, Сашенька! Отпускай куст, решайся. Бей ногами по воде, дыши ровно, греби руками воду под себя — и поплывёшь. Да, да! И никто не будет над тобой смеяться. Плыви, не держись за куст, решайся. И главное, самое-самое главное — не бойся. Пересиль страх. Да там и неглубоко вовсе. Ну? Ну!
Нет, не решился, не смог выпустить дурацкий куст. Так и вцепился, даже дрожит — то ли от холода, то ли от страха.
Ну, а на берегу веселье. Хохот и радость. Аллочка пляшет. Близнецы вопят. Длинный Лёша басом орет: «Ой, не могу! Ой, потеха!» Ещё какой-то мальчишка в очках прибежал, пока бежал, очки запотели, он их краем майки протёр, чтобы лучше было на Сашенькин позор смотреть.
Ну что оставалось делать? Сашенька из воды вылез, полотенцем вытерся, оделся и пошёл на пригорок, туда, где в вишнёвом садике стояла дача, где были тёплые деревянные стены, гречневая каша в зелёной кастрюле, завёрнутой в тёплый платок, разноцветные стёкла на веранде.
За его спиной смеялись. Он для них — лапша. А сами-то они — кто? Остряки-самоучки. Стихи сочинять ни один не умеет.
На ступеньках крыльца сидела бабушка. Она слушала свою любимую симфонию Скрябина. Музыка играла в комнате, и бабушка слушала её через раскрытую дверь. На полу веранды лежали цветные квадраты — синий, зеленый, красный. Это солнце пробивалось сквозь цветные стекла.
— Бабушка, мне нужна тетрадь. У тебя есть?
— Возьми в ящике, в среднем. И не шуми. Это Скрябин.
Так уютно, так мирно в доме. Пахнет тёплым деревом, мятой. Играет непонятная, но красивая музыка. Бабушка близко, и ничего не страшно — ни насмешки, ни вражда, ни обиды. И можно забыть обо всём неприятном. Просто вытолкнуть его из головы, вот и всё.
— Сашенька, поешь каши с молоком, — говорит бабушка. — Поставь чайник, варенье на полке.
Ах, почему все люди не относятся к нам так, как наши бабушки?
Бабушка меняет пластинку и снова садится на крыльцо. Ей так удобнее слушать, она заодно смотрит на облака и на речку.
Сашенька садится переписывать стихи. «Человек уехал в лагерь. Мы не виделись давно. Если хочешь, на бумаге напишу тебе письмо». Ему очень нравятся эти строки.
— Не шурши, пожалуйста. Это Бетховен, — говорит бабушка.
Хорошо ещё — она не видела, что было на берегу.
Какие они все противные: и этот длинный Лёша — тоже нашёл себе компанию, с малышами водится, и эта Аллочка с пронзительным голосом — сама только что научилась плавать, а хвастается так, как будто это у неё врождённый талант. А эти близнецы? Тоже хороши — всё время спорят и дерутся, что-то без конца доказывают. Дураки какие-то. Если бы у Сашеньки был не старший брат, а брат-близнец, он бы с ним дружил, и во всём уступал ему, и не стал бы каждую минуту соревноваться, и драться, и толкаться.
Нет, неприятные ребята. Сашенька не хотел бы с ними дружить. «Если хочешь, на бумаге напишу тебе письмо…»
Не держись за куст
Утром бабушка потянула с Сашеньки одеяло.
— Вставай поскорее! Проспишь самое главное.
— А что главное? — спросил Сашенька, не открывая глаз. Ему так не хочется просыпаться. Даже с закрытыми глазами он чувствует, что ещё очень рано. В окно тянет прохладой и сыростью. Солнца нет в комнате. И птиц не слышно.
— Как — что главное? — Бабушка пощекотала Сашенькину пятку, и он сразу вскочил. — Ну, разумеется, восход солнца.
Они выходят за калитку.
Каждая травинка гнётся под тяжестью прозрачных капель росы. Облака плывут медленно, и они розовые. И розовая кофта у бабушки, хотя вообще-то она белая. И розовые берёзы. И сумка, которую бабушка держит в руке, тоже розовая. Хотя и она белая.
— Смотри, Сашенька, смотри.
Из-за реки, из-за корпуса санатория, показалась сияющая горбушечка. Это край солнца. Растёт, растёт на глазах горбушка, и вот уже полукруг, и вот — целое, золотое, огромное солнце светит на весь мир — на берёзы, на землю, на Сашеньку. И сразу всё меняется: роса загорелась крошечными лампочками, птицы запели громко и счастливо. И Сашеньке очень захотелось сочинить стихотворение. «Когда восходит солнце, становится светло. Я очень рад сегодня, что солнышко взошло». Это было не так красиво, как хотелось бы, но всё-таки стихи.
— Что ты бормочешь? — спросила бабушка. — Красиво?
Она стояла рядом, у неё было такое лицо, как будто это она сама всё устроила — восход, пение птиц, сверкание росы.
— Бабушка, я стихи сочинил. Слушай, бабушка. «Когда восходит солнце, становится светло. Я очень рад сегодня, что солнышко взошло».
Бабушка выслушала, помолчала. Потом сказала:
— Ну что ж, молодец. Это ты от восторга сочинил. А теперь пошли.
Он думал, они пойдут завтракать. Ноги промокли в росе, тапки стали тёмными и холодными от воды. И хотелось горячего чаю и чего-нибудь поесть. Но бабушка пошла в другую сторону. Она стала спускаться к реке. Тропинка бежала с бугра до самой воды, и бабушка быстро шла по этой тропинке. А Сашенька быстро шёл за ней.