Давай никому не скажем

Лель Агата

Мне нужно было её увидеть, спросить, всё выяснить, чтобы не накручивать себя всякой хренью.

Если выяснится, что Минаева всё это сочинила, я не знал, что с ней сделаю. Что-то слишком много её стало в последнее время в моей жизни. Раньше хотя бы только в школе доставала, потом в технаре, а теперь и в дом пробралась, заручившись поддержкой матери и сестры, которые в ней души не чаяли.

Мать, едва увидев, что я проснулся, сразу же прибежала читать мораль, что из-за меня им снова пришлось успокаивать бедную девочку. В довесок отчитала за испорченный

праздник, мол, гости пришли поздравить, а именинника нет. То, что это были их гости, а не мои, её абсолютно не трогало.

Добравшись до технаря аккурат к третьему уроку, вошёл в кабинет. Большинство однокашников слонялись на перемене, лишь несколько человек сидели в аудитории и трещали о чём-то своём. Увидев меня, Минаева, к слову, порядком помятая, демонстративно повернулась к Лосевой, показывая, как сильно она обижена.

С ней я тоже обязательно поговорю, позже.

— Ну здорова, именинник. Извини, что не пришёл вчера поздравить. Ах, да, совсем забыл — меня же никто не приглашал! — Горшок ударил себя ладонью по лбу, обнажая в улыбке ряд мелких зубов. Отсоединившись от шайки Круглова, сел за парту напротив, закинув ноги в пыльных кроссовках на соседний стул. — Я уж думал, что ты зассал, решил вообще сегодня не приходить. Надеюсь, ты не забыл, какой сегодня день?

Поднял на него глаза, прекрасно осознавая, к чему он клонит.

— Ну так что ты мне скажешь, или, может быть, покажешь? — глумливо ухмыльнулся, кивая на рюкзак. — Фотки принёс?

Прозвенел звонок, кабинет начал заполняться одногруппниками, которые, увидев непонятную движуху между бывшими друзьями, с интересом принялись греть уши.

— Не отвалил бы ты. И нормально себя веди, не в свинарнике, — ударил по спинке стула, скидывая его ноги.

— Ты мне зубы не заговаривай, понял? Ну так чем порадуешь? Месяц закончился. Сам говорил, что как два пальца обосс*ть управишься за этот срок. Пора отдавать должок.

В кабинет, сжимая журнал, вошла Яна. Кое-кто расселся по своим местам, но большинство остались наблюдать за происходящим.

— Что здесь происходит? Горшков — сядь на место! — приказала Яна, но тот даже ухом не повёл. Поставил ладони на мою парту, и наклонился ниже.

— Как знаково, что она тут, да? Ну так что? Доказал, что мужик, или признаешься всем, что трепло галимое?

Я молчал, сконцентрировавшись на обескураженной Яне. Смотрел ей в глаза, пытаясь прочитать ответ на свои пока ещё не заданные вопросы. Плевать мне было на спор, да вообще на всё плевать, кроме неё.

— Я так и думал! — радостно хлопнул в ладоши Горшок, и обернулся, протянув руку: — Понкратова, фломик чёрный дай. Реще ты!

— Горшков! Сейчас же сядь на своё место! — уже менее уверенно произнесла Яна.

Ноль эмоций.

Забрав из рук Дашки фломастер, Стас снял колпачок и наклонился совсем низко к моему лицу.

— Думаешь, такой крутой, да? Начистил мне морду при всех, показал, кто дома папа? Опозорил, и думал, что всё с рук сойдёт? — прошептал так тихо, чтобы услышать мог только я. — Извини, брат, спор есть

спор. И если честно, я рад, что ты обоср*лся.

Улыбаясь, с нажимом тщательно вывел на моём лбу кривые буквы и, закрыв фломастер, кинул его обратно Понкратовой.

Я сидел не шевелясь, и не отводя взгляд от Яны, которая словно застыла. Увидев, что за слово написал Горшков, она округлила глаза, дотронувшись кончиками пальцев до губ.

Девчонки тихо ахнули, пацаны явно охренели, не в состоянии поверить своим глазам. И все молчали. Стояла гробовая тишина. Даже Круглов заткнулся, глупо мигая.

— А сейчас Набиев нам всем кое-что скажет! Твой выход, — проговорил Горшок уже тише, и подмигнул. После чего, с видом победителя, вальяжно прошёл на своё место.

— Я трепло, — произнёс ровно, абсолютно не переживая, что обо мне подумает кучка тупых разгильдяев.

Ещё месяц назад подобное стало бы настоящим крахом, но сейчас всё это не имело никакого значения.

— Громче говори, чё ты шепчешь! — выкрикнул Стас.

— Иди на хер, — повесив рюкзак на плечо, молча вышел из класса.

Двадцать восемь пар глаз, не нарушая звенящей тишины, недоумённо уставились мне в спину.

Часть 61. Яна

Яна

Что это было? Зачем Горшков написал "Трепло" на лбу Яна? Что происходит?

Когда он поднялся и молча покинул кабинет, придя в себя выбежала следом.

— Набиев! Ян!!

Коридор был абсолютно пуст, тишину нарушали лишь голоса преподавателей из приоткрытых дверей, и торопливый топот ног на лестнице.

Не долго думая, бросилась следом вниз по ступенькам.

Спустившись на первый этаж, увидела его стремительно направляющуюся к выходу фигуру.

— Набиев! Да стой же ты! — он замедлил шаг, и обернулся. На лбу, вместо букв, чернело размазанное пятно, но контуры обидного слова всё равно проступали на коже. — Что произошло? Зачем Горшков написал… это.

— Да так, детская забава, — он вымученно улыбнулся, и взглянул на свою испачканную ладонь.

В нём словно что-то изменилось. Взгляд стал каким-то другим.

— У тебя всё в порядке? Пожалуйста, если ты хочешь мне что-то сказать — говори. Обещаю, что если ты… если… — вздохнула, и посмотрела по сторонам, убеждаясь, что в коридоре никого. — В общем, если ты понял, что всё то… что произошло вчера между нами в было ошибкой, то я приму это, и моё отношение к тебе не изменится.

— Да всё в порядке, говорю же… — отвёл глаза.

Сердце болезненно сжалось. Он врёт.

— Хорошо. Я поняла. Мне пора на пару… — развернулась, и решительно пошла обратно. Не реветь! Не вздумай реветь!

— Почему ты уехала из Москвы?

— Что? — его вопрос — словно гром среди ясного неба — заставил остановиться.

— Почему ты вернулась обратно? Я хочу знать правду, — он взял меня за предплечье и повернул к себе. Потемневшие глаза смотрели пристально, будто проникая в саму душу.

Он уже знает правду.

— Здесь… здесь неудобно говорить… Может, давай потом?